Третья волна русской эмиграции существенно отличалась от двух первых тем, что её представители родились уже в годы советской власти, их детство и юность прошли в условиях так называемого социалистического общества со всеми его достоинствами и пороками. Само воспитание резко отличалось от их предшественников. Большинство будущих эмигрантов были свидетелями победы советского народа над мировым фашизмом, испытали гордость за свою страну, боль утрат. Многих из них коснулись сталинские репрессии. В годы «оттепели» начали писать и сложились те, кто составит костяк третьей волны эмиграции.

На первых порах ни о какой эмиграции никто не помышлял. Да, пожалуй, кроме А.Солженицина никто не собирался низвергать советское общество. Поколение «шестидесятников» свято верили в, как тогда говорили, «ленинские нормы партийной и государственной жизни».

Однако уже к началу 60-х годов стало очевидным, что коренного изменения в политике и жизни народа не будет. Посещение Н.Хрущевым выставки художников в Манеже и его встреча с писателями и деятелями искусства в 1963 году положили начало свертыванию свободы в стране, в том числе свободы творчества. Двадцать последующих лет стагнации стали тяжелым испытанием для творческой интеллигенции. Если маститым писателям еще удавалось пробиться через препоны цензуры, не без потерь, то, конечно, для большинства авторов дорога к читателю была закрыта. Некоторые писатели, несмотря на противодействия органов госбезопасности, передавали свои произведения на Запад, где они издавались, а затем возвращались в страну («тамиздат»). Многочисленные любители литературы распечатывали их затем на пишущих машинках, ксероксах, и эти затрепанные самодельные книги ходили по рукам («самиздат»). Широко бытовали встречи писателей андерграунда с читателями в различных НИИ, клубах, вузах, кафе. Остановить этот процесс власти были не в силах.

Начались гонения на А.Солженицина (после 1966 года ни одно его произведение не было издано на родине) и В.Некрасова (его исключили из партии, КГБ устраивало обыски на его квартире). Был арестован и сослан на принудительные работы И.Бродский. Запугивали в КГБ В.Аксенова, А.Галича, С.Довлатова. даже если автор не писал на актуальные темы, а лишь занимался формальными поисками, ему чинили неприятности.

Следствием этого стал пересмотр наиболее гонимыми писателями многих ранее бесспорных ценностей, обида (если не обозленность) на родину и вынужденная эмиграция.

Первым, кому официально было разрешено в 1966 году выехать за границу, был писатель и журналист Валерий Тарсис (проведшему до этого несколько лет в психиатрических больницах КГБ). Вслед за ним оказались за рубежом Василий Аксенов, Иосиф Бродский, Георгий Владимов, Владимир Войнович, Александр Галич, Сергей Довлатов, Александр Зиновьев, Виктор Некрасов, Саша Соколов, Андрей Синявский, Александр Солженицын, Дина Рубина и многие другие литераторы.

Единственное, что сближало их с эмигрантами двух первых волн, было полное неприятие советской власти и советского государства. В остальном они были совершенно непохожи на своих предшественников. У них не было религиозного воспитания, у них не было ностальгии, они не знали жизни русской диаспоры и по существу продолжали то, чем занимались на родине. Трагедия их была в том, что им пришлось отвергнуть тот строй, в который они свято верили, и, таким образом, представители третьей волны эмиграции оказались все равно что в вакууме: нет взаимосвязи с прошлым, разорваны связи с настоящим. Многие в связи с этим обрели веру, вернулись к религии своих отцов, что в России в то время было преступлением.

Старая русская эмиграция создала «Волшебный заповедник русского языка» Мария Розанова, бережно сохранила потомкам чудесную русскую речь. Но она не могла понять тех языковых изменений, что произошли на родине за 70 лет советской власти, а литература не могла не отражать того реального состояния, в каком живет общество. Третья волна привезла в эмиграцию язык советского общества и связанные с ним жизненные понятия (пусть даже отвергнутые ими), отличалась вниманием к авангарду и поставангарду (которые являются реакцией на сложившуюся нестандартную, новую, хаотичную обстановку, совершенно чуждую старшим поколениям), многие их книги соединились с опытом мировой литературы ХХ века. По словам З.Шаховской «ничего специфически эмигрантского? ?? курсив автора в книгах, здесь появившихся, не успело появиться» З.Шаховская «Одна или две русские литературы?» - С.59 , они «не могут быть причислены к эмигрантской литературе…» там же, все эмигранты продолжают заниматься тем же, чем и на родине.

Крупнейшим и, пожалуй, стоящим вне всяческих направлений, писателем третьей волны русской эмиграции является, бесспорно, Александр Солженицын, хотя сам он упорно отказывается считать себя эмигрантом, всячески подчеркивая насильственный, вынужденный характер своего отъезда из России.

Главной и по существу единственной художественной книгой Солженицына, созданной за рубежом, является эпопея «Красное колесо», описывающая важнейшие события с августа 1914 по апрель 1917 года. Писатель делает центрами свои романов катастрофу 1914 года в Восточной Пруссии и судьбу Столыпина, октябрьские волнения 1916 года в России и действия Ленина в этот период, Февральскую революцию с её парадоксами, и, наконец, подготовку Октябрьского переворота. Огромное количество документов было использовано для написания романа. А объединяет все многозначная метафора огненного колеса: «КОЛЕСО! - катится озаренное пожаром! самостийное! неудержимое! все давящее!». Биографии и жизнеописания реальных исторических лиц соседствуют с рассказом о жизнедеятельности вымышленных персонажей, среди которых наиболее близкие автору студент Саня Лаженицин и офицер-интеллигент Воротынцев.

Таким образом, основной темой Солженицына, как и многих других представителей третьей волны, стала ненависть к строю, но не к самой родине, тема истории и раздумья о русском народе.

Эмигрировав, Солженицын не терял связи с родиной. Не смотря на то, что его обвиняли в измене, поливали грязью, и оклеветали (его литературная и публицистическая деятельность раздражала многих представителей советского общества), писатель не ожесточился, не разорвал связей с вытеснившей его за пределы страны родиной. Более того, через несколько лет (в 1994 году) он вернулся, но уже на иную родину - свободную и высоко ценящую творчество писателя.

Многогранна, многолика и многостильна литература третьей волны русской эмиграции. Порой читатель не может найти точек соприкосновения в творчестве писателей этого периода. Несмотря на то, что их объединяет время, воспитание, основные принципы строя, привитые с рождения, люди творчества разбрелись по всему земному шару, обрели свой стиль, свой особый жанр, свой язык. Не стало уже прежней концентрации русских в чужих странах, исчезла старая «Россия в миниатюре» в зарубежье, эмигранты стали более разобщенными, селились в одиночку или небольшими группами в различных отдаленных частях земного шара: начала широко осваиваться русскими Северная Америка, появились крупные русские районы в Нью-Йорке и других крупных городах США. Не стало цели сохранения исконной русской культуры и языка, появились и оформились новые тенденции, формы, жанры.

На грани реалистической и пост авангардистской прозы находится творчество Сергея Довлатова (1941-1990), уехавшего в эмиграцию в США в 1978 году. Писатель демонстративно отказался от роли учителя жизни и выступает в роли рассказчика увлекательных, смешных, трогательных историй жизни «маленького человека», вызывающих одновременно и радость, и грусть. Его рассказы проникнуты смешанной с улыбкой любовью к людям, что сближает его с Тэффи.

Свою манеру непринужденного рассказа о хороших людях, преодолевающих абсурд жизни, писатель сохранил и в произведениях о русской эмиграции, лучшим из которых является повесть «Иностранка» (1986). «Мы - это шесть кирпичных зданий вокруг супермаркета, населенных преимущественно русскими. То есть недавно советскими гражданами. Или, как пишут газеты - эмигрантами третьей волны». Писатель ведет смешной и одновременно грустный рассказ о бытовой жизни эмигрантов. «В Союзе Зяма был юристом. В Америке с первых же дней работал грузчиком на базе» - такова печальная действительность. И такова судьба всех: чтобы выжить в новом для них обществе денег и материальных ценностей, наши писатели и критики становились таксистами, художники и архитекторы - дворниками или грузчиками. Некоторые пытались продолжить начатое на родине, но написанное «продавалось вяло».

«Дома не было свободы, зато имелись читатели. Здесь свободы хватало, но читатели отсутствовали» - такова основная трагедия всех эмигрантов третьей волны. Для многих эмиграция была «не спасение, а гибель» Наум Коржавин:

Я знаю сам:

Здесь тоже небо есть.

Но умер там

И не воскресну здесь

Я каждый день

Встаю в чужой стране, -

с горечью пишет Наум Коржавин в стихотворении «То свет, то тень…», или:

Там друзья - я рвусь сегодня к ним,

Помня с грустью:

Хоть сейчас махну в Париж и Рим,

В Омск - не пустят.

Таким образом, творческий эмигрант третьей волны не мучается ностальгией, тоской по родине, ему не снятся белые березки; они не знают дореволюционной России, не идеализируют её, как их предшественники, но и советская родина остается для них тайной, они мало знают о ней, так как покидали другую Россию. Таким образом, они оказались в пустоте, в вакууме, у них не стало корней. Основной же их трагедией было то, что они не могли само выразиться, их творчество мало кого интересовало. За границей они смогли расправить крылья, но лететь было некуда - таков парадокс творчества эмигрантов третьей волны.

Подводя итог, следует еще раз отметить основные проблемы и важнейшие отличия творчества представителей 1ой, 2ой и 3ей «волны» эмиграции.

Большинство писателей первой и второй волны русской творческой эмиграции осознавали себя хранителями и продолжателями русской национальной культуры. Русская идея соборности, слияния человека с миром, обществом, природой, космосом присутствовала в произведениях старшего поколения писателей русского зарубежья.

Сквозным лейтмотивом всей русской литературы за рубежом проходит тема России, тоски по ней, все ушедшее представляется уже прекрасным и цельным. Писатели-эмигранты идеализировали Россию, «русский дом», их произведения проникнуты ностальгическими мотивами.

Некоторые авторы посвятили свои произведения осмыслению причин революции. Все представители творческой эмиграции категорично не принимали новый строй на родине, резко отрицали новые тенденции, не могли с ними ужиться.

Наиболее распространенной темой литературы зарубежья была жизнь самой эмиграции. Трагедия бытия и способы хотя бы временной победы над ней, мучительный поиск Бога, смысла жизни и предназначения человека составляли содержание многих книг.

Третья волна русской эмиграции существенно отличалась от двух первых тем, что её представители воспитывались уже в годы советской власти, их детство и юность прошли в условиях так называемого социалистического общества. Она привезла в эмиграцию язык нового для своих предшественников советского общества и связанные с ним жизненные понятия.

Единственное, что сближало их с эмигрантами двух первых волн, было полное неприятие советской власти и советского государства. В остальном они были совершенно непохожи. У них не было религиозного воспитания, у них не было ностальгии, тоски по родине. Трагедия их была в том, что им пришлось отвергнуть тот строй, в который они свято верили, и, таким образом, представители третьей волны эмиграции оказались лишенными и прошлого, и настоящего, лишились своих корней.

А, значит, для всей русской творческой диаспоры эмиграция была не спасением, а гибелью, духовной смертью.

« Три волны русской эмиграции»

Содержание

стр

Введение 3

1. Основная часть 5

1. Первая волна русской эмиграции 5

1. 1. Старшее поколение писателей-эмигрантов 6

      Младшее поколение писателей в эмиграции 8

1. 1. Центры рассеяния русской эмиграции 11

      Основные события жизни русской литературной эмиграции 13

   Вторая волна эмиграции (1940-е – 1950-е годы) 16

   Третья волна эмиграции (1960–1980-е годы) 18

Выводы и заключение 22

Список используемой литературы 24

Приложение (презентация)

Введение

До Катастрофы 1917 года, официальное имя России было «Всероссийская Империя». В ее конституции (Основных Законах) также употреблялось наименование «Государство Российское». Это было многонациональное государство, со многими вероисповеданиями, обладавшее гибкими конституционными формами, допускавшими разнообразные конфедеративные отношения.

Этот многонациональный характер отражался также в имперских паспортах, каковые не только аккредитировали имперское гражданство, общее для всех жителей России, но также национальность и вероисповедание каждого гражданина, в согласии с его волеизъявлением. Между гражданами Российской Империи были подданные нерусских и даже неславянских национальностей, которые в паспортах значились русскими, по их собственному желанию. Вследствие этого, в данной справке наименование «русский» употребляется в самом широком понимании этого слова: русскими именуются все русские граждане, которые так себя называли сами, даже если у них было иное этническое происхождение. Русская культура и русское государство не признавали национальной и расовой дискриминации, ибо по своему духу были имперскими.

Русская эмиграция, возникшая в результате пятилетней гражданской войны (1917 - 1922), численно достигавшая трех миллионов человек, всегда употребляла именно такой критерий. Кроме того, эта эмиграция состояла не только из членов вышеотмеченных трех групп восточных славян, но также из лиц, принадлежавших к различным меньшинствам Российской Империи, что не было препятствием для их собственного самоопределения в качестве «русских эмигрантов».

Тема данного проекта имеет не только узкоспециальный интерес. Знание русской эмиграции помогает пониманию русской истории ХХ века, прошедшей, говоря словами Н.В. Устрялова, "под знаком революции".

Цель проекта – показать историю формирования, политическую деятельность русской эмиграции послереволюционной поры в контексте мировой и российской литературы, определить ее особенности, место и роль в жизни России и международного общества.

Основными задачами проекта являются:

1. Выявить основные волны и центры эмиграции русских поэтов и писателей;

2. Показать попытки самоорганизации в среде эмиграции;

3. Изучить особенности русской эмиграции ХХ века;

Предмет исследования проекта – литература русского зарубежья.

Основная часть

Литература русского зарубежья – ветвь русской литературы, возникшей после 1917 и издававшейся вне СССР и России. Различают три периода или три волны русской эмигрантской литературы. Первая волна – с 1918 до начала Второй мировой войны, оккупации Парижа – носила массовый характер. Вторая волна возникла в конце Второй мировой войны (И. Елагин, Д. Кленовский, Л. Ржевский, Н. Моршен, Б. Филлипов).

Третья волна началась после хрущевской «оттепели» и вынесла за пределы России крупнейших писателей (А. Солженицын, И. Бродский, С. Довлатов). Наибольшее культурное и литературное значение имеет творчество писателей первой волны русской эмиграции.

1. Первая волна русской эмиграции

В то же время, в эмиграции литература была поставлена в неблагоприятные условия: отсутствие массового читателя, крушение социально-психологических устоев, бесприютность, нужда большинства писателей должны были неизбежно подорвать силы русской культуры. Но этого не произошло: с 1927 начинается расцвет русской зарубежной литературы, на русском языке создаются великие книги. В 1930 Бунин писал: «Упадка за последнее десятилетие, на мой взгляд, не произошло. Из видных писателей, как зарубежных, так и «советских», ни один, кажется, не утратил своего таланта, напротив, почти все окрепли, выросли. А, кроме того, здесь, за рубежом, появилось и несколько новых талантов, бесспорных по своим художественным качествам и весьма интересных в смысле влияния на них современности».

Утратив близких, родину, всякую опору в бытии, поддержку, где бы то ни было, изгнанники из России получили взамен право творческой свободы. Это не свело литературный процесс к идеологическим спорам. Атмосферу эмигрантской литературы определяла не политическая или гражданская неподотчетность писателей, а многообразие свободных творческих поисков.

В новых непривычных условиях («Здесь нет ни стихии живого быта, ни океана живого языка, питающих работу художника», – определял Б. Зайцев) писатели сохранили не только политическую, но и внутреннюю свободу, творческое богатство в противостоянии горьким реалиям эмигрантского существования.

Развитие русской литературы в изгнании шло по разным направлениям: писатели старшего поколения исповедовали позицию «сохранения заветов», самоценность трагического опыта эмиграции признавалась младшим поколением (поэзия Г. Иванова, «парижской ноты»), появились писатели, ориентированные на западную традицию (В. Набоков, Г. Газданов). «Мы не в изгнаньи, мы в посланьи», – формулировал «мессианскую» позицию «старших» Д. Мережковский. «Отдать себе отчет в том, что в России или в эмиграции, в Берлине или на Монпарнасе, человеческая жизнь продолжается, жизнь с большой буквы, по-западному, с искренним уважением к ней, как средоточию всего содержания, всей глубины жизни вообще…», – такой представлялась задача литератора писателю младшего поколения Б. Поплавскому. «Следует ли напоминать еще один раз, что культура и искусство суть понятия динамические», – подвергал сомнению ностальгическую традицию Г. Газданов.

1. 1. 1. 1. 1. Младшее поколение писателей в эмиграции

         Иной позиции придерживалось младшее «незамеченное поколение» писателей в эмиграции (термин писателя, литературного критика В. Варшавского), поднявшееся в иной социальной и духовной среде, отказавшееся от реконструкции безнадежно утраченного. К «незамеченному поколению» принадлежали молодые писатели, не успевшие создать себе прочную литературную репутацию в России: В. Набоков, Г. Газданов, М. Алданов, М. Агеев, Б. Поплавский, Н. Берберова, А. Штейгер, Д. Кнут, И. Кнорринг, Л. Червинская, В. Смоленский, И. Одоевцева, Н. Оцуп, И. Голенищев-Кутузов, Ю. Мандельштам, Ю. Терапиано и др. Их судьба сложилась различно. Набоков и Газданов завоевали общеевропейскую, в случае Набокова, даже мировую славу. Алданов, начавший активно печатать исторические романы в самом известном эмигрантском журнале «Современные записки», примкнул к «старшим». Практически никто из младшего поколения писателей не мог заработать на жизнь литературным трудом: Газданов стал таксистом, Кнут развозил товары, Терапиано служил в фармацевтической фирме, многие перебивались грошовым приработком. Характеризуя положения «незамеченного поколения», обитавшего в мелких дешевых кафе Монпарнаса, В. Ходасевич писал: «Отчаяние, владеющее душами Монпарнаса… питается и поддерживается оскорблениями и нищетой… За столиками Монпарнаса сидят люди, из которых многие днем не обедали, а вечером затрудняются спросить себе чашку кофе. На Монпарнасе порой сидят до утра потому, что ночевать негде. Нищета деформирует и само творчество». Наиболее остро и драматично тяготы, выпавшие на долю «незамеченного поколения», отразились в бескрасочной поэзии «парижской ноты», созданной Г. Адамовичем. Предельно исповедальная, метафизическая и безнадежная «парижская нота» звучит в сборниках Поплавского (Флаги ), Оцупа ( В дыму ), Штейгера ( Эта жизнь , Дважды два – четыре ), Червинской ( Приближение ), Смоленского ( Наедине ), Кнута ( Парижские ночи ), А. Присмановой (Тень и тело ), Кнорринг ( Стихи о себе ). Если старшее поколение вдохновлялось ностальгическими мотивами, то младшее оставило документы русской души в изгнании, изобразив действительность эмиграции. Жизнь «русского монпарно» запечатлена в романах Поплавского Аполлон Безобразов , Домой с небес . Немалой популярностью пользовался и Роман с кокаином Агеева. Широкое распространение приобрела и бытовая проза: Одоевцева Ангел смерти , Изольда , Зеркало , Берберова Последние и первые. Роман из эмигрантской жизни .

         Исследователь эмигрантской литературы Г. Струве писал: «Едва ли не самым ценным вкладом писателей в общую сокровищницу русской литературы должны будут признаны разные формы нехудожественной литературы – критика, эссеистика, философская проза, высокая публицистика и мемуарная проза». Младшее поколение писателей внесло значительный вклад в мемуаристику: Набоков Другие берега , Берберова Курсив мой , Терапиано Встречи , Варшавский Незамеченное поколение , В. Яновский Поля Елисейские , Одоевцева На берегах Невы , На берегах Сены , Г. Кузнецова Грасский дневник .

         Набоков и Газданов принадлежали к «незамеченному поколению», но не разделили его судьбы, не усвоив ни богемно-нищенского образа жизни «русских монпарно», ни их безнадежного мироощущения. Их объединяло стремление найти альтернативу отчаянию, изгнаннической неприкаянности, не участвуя при этом в круговой поруке воспоминаний, характерной для «старших». Медитативная проза Газданова, технически остроумная и беллетристически элегантная была обращена к парижской действительности 1920 – 1960-х. В основе его мироощущения – философия жизни как формы сопротивления и выживания. В первом, в значительной степени автобиографическом романе Вечер у Клэр Газданов давал своеобразный поворот традиционной для эмигрантской литературы теме ностальгии, заменяя тоску по утраченному реальным воплощением «прекрасного сна». В романах Ночные дороги , Призрак Александра Вольфа , Возвращение Будды спокойному отчаянию «незамеченного поколения» Газданов противопоставил героический стоицизм, веру в духовные силы личности, в ее способность к преображению. Своеобразно преломился опыт русского эмигранта и в первом романе В. Набокова Машенька , в котором путешествие к глубинам памяти, к «восхитительно точной России» высвобождало героя из плена унылого существования. Блистательных персонажей, героев-победителей, одержавших победу в сложных, а подчас и драматичных, жизненных ситуациях, Набоков изображает в своих романах Приглашение на казнь , Дар , Ада , Подвиг . Торжество сознания над драматическими и убогими обстоятельствами жизни – таков пафос творчества Набокова, скрывавшийся за игровой доктриной и декларативным эстетизмом. В эмиграции Набоков также создает: сборник рассказов Весна в Фиальте , мировой бестселлер Лолита , романы Отчаяние , Камера обскура , Король, дама, валет , Посмотри на арлекинов , Пнин , Бледное пламя и др.

         В промежуточном положении между «старшими» и «младшими» оказались поэты, издавшие свои первые сборники до революции и довольно уверенно заявившие о себе еще в России: Ходасевич, Иванов, Цветаева, Адамович. В эмигрантской поэзии они стоят особняком. Цветаева в эмиграции переживает творческий взлет, обращается к жанру поэмы, «монументальному» стиху. В Чехии, а затем во Франции ей написаны Царь-девица , Поэма Горы , Поэма Конца , Поэма воздуха , Крысолов , Лестница , Новогоднее , Попытка комнаты . Ходасевич издает в эмиграции вершинные свои сборники Тяжелая лира , Европейская ночь , становится наставником молодых поэтов, объединившихся в группу «Перекресток». Иванов, пережив легковесность ранних сборников, получает статус первого поэта эмиграции, выпускает поэтические книги, зачисленные в золотой фонд русской поэзии: Стихи , Портрет без сходства , Посмертный дневник . Особое место в литературном наследии эмиграции занимают мемуары Иванова Петербургские зимы , Китайские тени , его известная поэма в прозе Распад атома . Адамович публикует программный сборник Единство , известную книгу эссе Комментарии .

         1. 1. Выводы и заключение

               В заключение следует сказать, что, несмотря на то, что Российская Эмиграция уже внесла (и продолжает вносить) огромный вклад в мировую культуру и в дело борьбы с мировым злом - коммунизмом, но в силу своего положения в свободном мире и, особенно, в силу непонимания этим миром той цели, которую эмиграция преследует, она не имеет возможности в должной и нужной мере вести борьбу с поработителями нашей Родины-России.

               Усилиями русских эмигрантов за рубежом была создана выдающаяся ветвь нашей отечественной культуры, охватившая многие направления человеческой деятельности (литература, искусство, наука, философия, образование) и обогатившая европейскую и всю мировую цивилизацию. Национально-своеобразные ценности, идеи и открытия заняли достойное место в западной культуре в целом, конкретных европейских и других стран, где приложился талант русских эмигрантов.

               О вкладе русских ученых-эмигрантов в мировую культуру говорит и такой факт: трое из них удостоились Нобелевских премий: И.Р.Пригожин в 1977г. по химии; С.С.Кузнец в 1971 и В.В.Леонтьев в 1973г. по экономике.

               Основное внимание русских мыслителей в начальные годы в эмиграции было обращено на осмысление феномена русской революции и ее влияния на историческую судьбу России. Большинство из них признавали историческую неизбежность революционного взрыва народа. Но они не смогли переломить себя, точнее свою социально-классовую приверженность, а потому были категорически против теоретического и нравственного оправдания революции как способа решения социальных проблем.

               И надо еще подчеркнуть: главным и для этой части ученых и для всей белой эмиграции было политическое противостояние Советской власти. Именно за развертывание антисоветской деятельности многие получили финансовую поддержку от иностранцев. Не случайно В.В. Маяковский после посещения Парижа пришел к выводу, что здесь «самая злостная идейная эмиграция».

               Вывод:

               Таким образом, при всем масштабе и огромных заслугах эмигрантской культуры, не она определила последующее развитие и будущее России, своего народа в тяжелые годы ХХ века. Объективный, непредвзятый взгляд на этот сложный, многомерный процесс не может не привести в конце концов к самому главному выводу: помимо "отщепившейся", "отколовшейся" эмигрантской культуры в России сохранялась "магистральная" ветвь, само культурное ядро, носителем которого был главный исторический субъект - русский народ и его составная часть - интеллигенция, большая часть которой осталась на Родине.

               Список использованной литературы

               1. Гуль Р. Я унес Россию. Нью-Йорк, 1984–1989

                  Глэд Джон. Беседы в изгнании. М. , 1991

                  Михайлов О. Литература русского зарубежья. М. , 1995

                  Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж – М. , 1996

                  Агеносов В. Литература русского зарубежья (1918–1996). М. , 1998

                  Русский Париж. М. , 1998

                  Современное русское зарубежье. М. , 1998

                  Менегальдо Е. Русские в Париже. 1919–1939. М. , 2001

               

Третья волна эмиграции. (1948-1989/1990)

Третья волна российской эмиграции пришлась на эпоху «Холодной войны». Диссидентское движение и холодная война стали причиной того, что многие люди добровольно покидали страну, хотя всё довольно сильно ограничивалось властями. В это время Аксёнов, Довлатов, Бродский и многие другие известные литераторы, художники и учёные были среди тех, кому пришлось покинуть родину. До 1990 года более 1 миллиона человек уехали за границу.

В декабре 1966 года, находясь в Париже, советский премьер Алексей Косыгин заявил: "Если есть семьи, разобщенные войной, которые хотели бы встретить своих родственников вне СССР или даже оставить СССР, мы сделаем все, чтобы помочь им решить эту проблему". Это событие считается началом легальной эмиграции из СССР.

Выезд в основном осуществлялся по программам воссоединения семей. По крайней мере в официальных опубликованных документах, регламентирующих въезд -- выезд советских граждан из СССР, нет ни слова о том, что правом на эмиграцию обладают те или иные этнические (или другие) группы. Особо следует выделить подписание СССР Хельсинкского акта в 1975 г. Именно с этого момента у граждан Советского Союза появились правовые основания покинуть страну, обосновывая это не семейными или этническими мотивами. Надо сказать, что людей, способных бросить вызов государству, оказалось не так много. В целом же следует констатировать полный правовой вакуум в Советском Союзе по вопросу эмиграции, а следовательно, и фактическое непризнание права на эмиграцию своих граждан.

Очевидно, что решения о выезде принимались властями достаточно волюнтаристски и определялись конъюнктурными политическими соображениями. Скорее всего они были связаны с определенным торгом с правительствами западных стран или с давлением западных стран, в первую очередь

США (например та же поправка Джексона-Вэника), на советское правительство. В то же время нельзя не заметить, что в ряде случаев западная дипломатия не была достаточно эффективной, как это приято полагать, поскольку второй период относительно активной эмиграции сменился третьим, во время которого наблюдалась лишь ограниченная эмиграция, что связывалось с усилением внутреннего политического контроля. И только когда советское правительство уже во времена перестройки сняло ограничения на выезд, поток эмигрантов снова значительно увеличился.

Москва начала разрешать советским евреям, немцам и понтийским грекам выезд с целью воссоединения семей. С 1970-го по 1990 год возможностью воспользовались 576 тысяч человек, причем половина пришлась на два последних года. По другим данным, за этот период времени Советский Союз потерял 1 136 300 своих граждан. Выехало 592 300 евреев, 414 400 немцев,84 100 армян, 24 300 понтийских греков, 18 400 евангелистов и пятидесятников и 2 800 человек других национальностей

Порой люди уезжали по вызову дальних родственников, оставляя в СССР родителей, но все понимали правила игры.

В отличие от эмигрантов первой и второй волн, представители третьей выезжали на законных основаниях, не являлись преступниками в глазах советского государства и могли переписываться и перезваниваться с родными и друзьями. Однако неукоснительно соблюдался принцип: человек, добровольно покинувший СССР, впоследствии не мог приехать даже на похороны матери.

Впервые существенную роль в эмиграции играли экономические мотивы. Излюбленный упрек в адрес отъезжающих состоял в том, что они отправились "за колбасой".

Глава КГБ Юрий Андропов и некоторые другие члены руководства добивались полного прекращения эмиграции, поскольку сам факт, что такое количество людей "голосует ногами" за "загнивающий капитализм", по их мнению, подрывал "морально-политическое единство советского общества". Кроме того, в третью волну эмиграции вошли видные диссиденты того времени, прежде всего, Александр Солженицын. Из трех составляющих этой волны эмиграции: «невозвращенцев», нового потока эмиграции деятелей науки и культуры в поисках свободы творчества и лучших условий для него, а также вынужденной эмиграции советских диссидентов, последние две часто сливались. Мотивы выезда видных деятелей советской культуры были сложными по составу: в них присутствовали и политические, и творческие, и экономические причины. Реже люди уезжали по собственному желанию, чаще - по требованию «оставить страну», исходившему от «компетентных органов». Что касается «чисто политических» диссидентов, по социальному составу они были чаще всего представителями технических специальностей, реже - студентами, людьми со средним образованием, еще реже - специалистами в области гуманитарных наук.

Третья волна российской эмиграции (1966-1985) была самой многочисленной после 1917 года. Среди эмигрантов этой волны значительную часть составляла интеллигенция. Так, лишь в начале 70-х гг. за рубеж из СССР выехало более 50 тыс. представителей интеллигенции. В этот период появляются в самом социокультурном явлении эмиграции совершенно новые процессы - насильственное лишение гражданства и диссидентство.

«Уезжали и уезжают не от России - от нее вообще невозможно уехать. Бегут от государства, грузная туша которого закрывает небеса; бегут от власти, у которой нет ничего святого; бегут от домоуправления, райкома, обкома, радиовещания, от сексотов, очередей, лагерей, от бесстыдной лжи и холодной жестокости, от чудовищного бескультурья и победоносного хамства - бегут, чтобы спасти от монстра свои смертные тела и бессмертные души, бегут, проклиная и плача»

Третья волна эмиграции отличалась высокой плодотворностью в области художественной литературы и публицистики. Среди наиболее ярких ее представителей - И. Бродский, В Аксенов, Н. Коржавин, А. Синявский, Б. Парамонов, Ф. Горенштейн, В. Максимов, А. Зиновьев, В. Некрасов, С. Давлатов. Деятели третьей волны много сил и времени уделяли тому, чтобы через издательства, альманахи, журналы, которыми они руководили, выражать различные, не имевшие права на выражение в СССР, точки зрения на прошлое, настоящее и будущее России. Главными печатными органами третьей волны российской эмиграции являлись альманахи «Аполлон-77», «Часть речи», «Новоселье», «Альманах-80 Клуба русских писателей», «Ардис», «Новый журнал». Значительное число публикаций было осуществлено издательствами им. А. П. Чехова, «Ардис» и ИМКА-Пресс.

Третью волну принимали на Западе лучше всех, бывшим советским гражданам как политическим беженцам сразу же назначались многочисленные социальные пособия, которых были лишены предыдущие поколения эмигрантов. Интеллектуальный уровень этой волны был очень высок. В основном выезжали люди с высшим образованием. Люди рабочих профессий среди диссидентов были редким явлением. Во времена третьей волны выехало до 2 млн. чел. В этот период уехали я, Иосиф Бродский, С. Довлатов, М. Барышников, С. Крамаров и другие третья волна стала одной из причин кризиса советской цивилизации. Образ заграницы как райского уголка, всеобщее одобрение пословицы «увидеть Париж и умереть» привели к тому, что советские граждане повально мечтали о чудесной жизни на Западе и отказывались быть строителями социалистического будущего. В 1980-е гг. все чаще стали уезжать люди, которые не были диссидентами, а скорее желающие уехать в связи с модой на заграницу. Так уехали знаменитый актер О. Видов и режиссер А. Кончаловский

Третья волна связана с таким явлением как «невозвращенцы», под которым понимались советские граждане, выехавшие за границу по работе или на отдых, а затем отказавшиеся вернуться на родину. Именно так бежали: выдающийся солист балета М. Барышников, и хоккеист А. Могильный.

Третья эмиграция является самой длительной из всех исходов. Этот достаточно продолжительный промежуток времени С. Хайтман разбивает на четыре этапа: 1948-1970 гг.; 1971-1980 гг.; 1981-1986 гг. и 1987-1989 гг.(Heitman 1991: 4, 8). Первый период характеризуется относительно нерегулярным выездом «избранных» евреев, немцев и армян в Израиль, Германию и Францию вследствие прямого воздействия правительств этих пользу эмиграции. Второй период охватывает уже значительную и регулярную эмиграцию как результат ослабления внутреннего политического контроля внутри Советского Союза и улучшения отношений между странами запада и СССР. Третий этап отмечается ослаблением эмиграционного потока вследствие усиления внутреннего контроля за эмиграцией и нового обострения отношений между Советским Союзом и западными странами.

В качестве основных отличительных признаков, характеризующих третью эмиграцию, можно выделить следующие:

* Преобладание экономического характера эмиграции (за исключением представителей диссидентского движения).

* Легитимный характер миграции. Советский режим «отпускал» эмигрантов добровольно, хотя эмиграция велась по советским «правилам игры» и под контролем советского режима. Это не было бегством или отступлением и не было связано с риском для жизни.

* Отсутствие правовой базы для эмиграции. Выборочность эмигрантов и групп эмигрантов.

* Третья волна не представляла в своей массе убежденных политических

противников режима, а лишь недовольных режимом. Подавляющее большинство третьей эмиграции признавали легитимность советского режима и не желали с ним активно бороться (за исключением диссидентского движения).

* Отсутствие собственных политических движений и партий.

* Уход во «внутреннюю» эмиграцию. К фактической эмиграции представители третьей волны готовили себя заранее, и многие годы жили ожиданием выезда и подготовкой к выезду. Другими словами, эмиграция не происходила «вдруг», вследствие внешних обстоятельств (поражение в Гражданской войне, немецкая оккупация), а была спланирована.

* Этнический характер эмиграции, т. е. возможность выезда только для определенных этнических (или религиозных) групп.

* Третья эмиграция была советской не только с юридической, но и с культурной точки зрения. Выезжали носители советской культуры, отличной от той культуры, в которой была воспитана первая и, отчасти, вторая эмиграции.

Эмиграция и революция «Первая волна»

Географически эта эмиграция из России была, прежде всего, направлена в страны Западной Европы. Основными центрами русской эмиграции первой волны стали Париж, Берлин, Прага, Белград, София. Значительная часть эмигрантов оседала также в Харбине, а в первое время в Константинополе. Первые русские трудовые и религиозные эмигранты в Австралии появились ещё в XIX веке, но это не было массовым явлением. После 1905 года в Австралии начали появляться и первые политические эмигранты. После 1917-1921 гг. в Австралии появились новые эмигранты, бежавшие из Советской России, но их было очень немного. Основными центрами новой эмиграции были Брисбен, Мельбурн, Сидней.

Эмигранты первой волны считали, свое изгнание вынужденным и кратковременным эпизодом, надеясь на скорое возвращение в Россию, после быстрого, как им казалось крушения советского государства. Во многом этими причинами вызвано их стремление обособится от активного участия в жизни стран пребывания, противодействие ассимиляции и нежелание адаптироваться в новой жизни. Они стремились ограничить свою жизнь рамками эмигрантской колонии.

Первая эмиграция состояла из наиболее культурных слоев российского дореволюционного общества, с непропорционально большой долей военных. По данным Лиги Наций, всего Россию после революции покинуло 1 миллион 160 тысяч беженцев. Около четверти из них принадлежали к Белым армиям, ушедшим в эмиграцию в разное время с разных фронтов.

Перед революцией численность российской колонии в Маньчжурии составляла не менее 200-220 тысяч человек, а к ноябрю 1920 года - уже не менее 288 тысяч человек. С отменой 23 сентября 1920 года статуса экстерриториальности для российских граждан в Китае все русское население в нем, в том числе и беженцы, перешло на незавидное положение бесподданных эмигрантов в чужом государстве, то есть на положение фактической диаспоры.

Первый серьезный поток русских беженцев на Дальнем Востоке датируются началом 1920 года - временем. Второй - октябрем-ноябрем 1920 года, когда было разгромлена армия так называемой “Российской Восточной окраины” под командованием атамана Г.М. Семенова. Третий - концом 1922 года, когда в регионе окончательно установилась советская власть, (морем выехали лишь несколько тысяч человек, основной поток беженцев направлялся из Приморья в Маньчжурию и Корею, в Китай, за некоторыми исключениями, не пропускали, некоторых даже высылали в советскую Россию.

Вместе с тем в Китае, а именно в Синьцзяне на северо-западе страны, имелась еще одна значительная (более 5,5 тысячи человек) русская колония, состоявшая из казаков генерала Бакича и бывших чинов белой армии, отступивших сюда после поражений на Урале и в Семиречье, они поселились в сельской местности и занимались сельскохозяйственным трудом.

Общая же людность русских колоний в Маньчжурии и Китае в 1923 году, когда война уже закончилась, оценивалась приблизительно в 400 тысяч человек. Из этого количества не менее 100 тысяч получили в 1922-1923 годах советские паспорта, многие из них - не менее 100 тысяч человек - репатриировались в РСФСР (свою роль тут сыграла и объявленная 3 ноября 1921 года амнистия рядовым участникам белогвардейских соединений).

Первый поток беженцев на Юге России имел место также в начале 1920 года. Еще в мае 1920 года генералом Врангелем был учрежден так называемый “Эмиграционный Совет”, спустя год переименованный в Совет по расселению русских беженцев. Гражданских и военных беженцев расселяли в лагерях под Константинополем, на Принцевых островах и в Болгарии; военные лагеря в Галлиполи, Чаталдже и на Лемносе (Кубанский лагерь) находились под английской или французской администрацией. Последние операции по эвакуации армии Врангеля прошли с 11 по 14 ноября 1920 года: на корабли было погружено 15 тысяч казаков, 12 тысяч офицеров и 4-5 тысяч солдат регулярных частей, 10 тысяч юнкеров, 7 тысяч раненых офицеров, более 30 тысяч офицеров и чиновников тыла и до 60 тысяч гражданских лиц, в основном, членов семей офицеров и чиновников. Именно этой, крымской, волне эвакуированных эмиграция далась особенно тяжело.

К концу зимы 1921 года в Константинополе оставались лишь беднейшие и неимущие, а также военные. Началась стихийная реэвакуация, особенно крестьян и пленных красноармейцев, не опасавшихся репрессий. К февралю 1921 года число таких реэмигрантов достигло 5 тысяч человек. В марте к ним добавилось еще 6,5 тысячи казаков. Со временем она приняла и организованные формы.

Весной 1921 года генерал Врангель обратился к болгарскому и югославскому правительствам с запросом о возможности расселения русской армии на их территории. В августе согласие было получено: Югославия (Королевство сербов, хорватов и словенцев) приняла на казенный счет Кавалерийскую дивизию Барбовича, кубанских и часть донских казаков (с оружием; в их обязанности входило несение пограничной службы и государственные работы), а Болгария - весь 1-й корпус, военные училища и часть донских казаков (без оружия). Около 20% личного состава армии при этом покинуло армию и перешло на положение беженцев.

Около 35 тысяч российских эмигрантов (преимущественно военных) была расселена по различным, главным образом, балканским странам: 22 тысячи попали в Сербию, 5 тысяч в Тунис (порт Бизерта), 4 тысячи в Болгарию и по 2 тысячи в Румынию и Грецию.

Определенных успехов по оказанию помощи русским эмигрантам добилась Лига Наций. Ф. Нансен, знаменитый норвежский полярный исследователь, назначенный в феврале 1921 года Комиссаром по делам русских беженцев, ввел для них особые удостоверения личности (так называемые “нансеновские паспорта”), со временем признанные в 31 стране мира. С помощью созданной Нансеном организации (Refugees Settlement Comission) около 25 тысяч беженцев было трудоустроено (главным образом, в США, Австрии, Бельгии, Германии, Венгрии и Чехословакии).

Общее количество эмигрантов из России, на 1 ноября 1920 года, по подсчетам американского Красного Креста, составляло 1194 тысяч человек; позднее эта оценка была увеличена до 2092 тысяч человек. Наиболее авторитетная оценка численности “белой эмиграции”, данная А. и Е. Кулишерами, так же говорит о 1,5-2,0 млн. человек. Она основывалась в том числе и на выборочных данных Лиги Наций, зафиксировавших, по состоянию на август 1921 года, более 1,4 млн. беженцев из России. В это число входили также 100 тысяч немцев-колонистов, 65 тысяч латышей, 55 тысяч греков и 12 тысяч карел. По странам прибытия эмигранты распределились таким образом (тысяч человек): Польша - 650; Германия - 300; Франция - 250; Румыния - 100; Югославия - 50; Греция - 31; Болгария - 30; Финляндия - 19; Турция - 11 и Египет - 3.

Отделение эмиграции от оптации составляет весьма трудную, но все же важную задачу: в 1918-1922 годы общее число эмигрантов и репатриантов составило (по ряду стран, выборочно): в Польшу - 4,1 млн. человек, в Латвию - 130 тысяч человек, в Литву - 215 тысяч человек. Многие, особенно в Польше, на самом деле были транзитными эмигрантами и не задерживались там надолго.

В 1922 году, согласно Н.А. Струве, сводная численность российской эмиграции составляла 863 тысячи человек, в 1930 году она сократилась до 630 тысяч и в 1937 году - до 450 тысяч человек.

По неполным данным Службы по делам беженцев Лиги наций, в 1926 году официально было зарегистрировано 755,3 тысячи русских и 205,7 тысячи армянских беженцев. Больше половины русских - около 400 тысяч человек - приняла тогда Франция; в Китае их находилось 76 тысяч, в Югославии, Латвии, Чехословакии и Болгарии приблизительно по 30-40 тысяч человек (в 1926 году всего в Болгарии находилось около 220 тысяч переселенцев из России). Большинство армян нашли пристанище в Сирии, Греции и Болгарии (соответственно, около 124, 42 и 20 тысяч человек).

Выполнивший роль главной перевалочной базы эмиграции Константинополь со временем утратил свое значение. Признанными центрами “первой эмиграции” (ее еще называют Белой) стали, на ее следующем этапе, Берлин и Харбин (до его оккупации японцами в 1936 году), а также Белград и София. Русское население Берлина насчитывало в 1921 году около 200 тысяч человек, оно особенно пострадало в годы экономического кризиса, и к 1925 году их оставалось всего 30 тысяч человек. Позднее на первые места выдвинулись Прага и Париж. Приход к власти нацистов еще более оттолкнул русских эмигрантов от Германии. На первые места в эмиграции выдвинулись Прага и, в особенности, Париж. Еще накануне Второй Мировой войны, но в особенности во время боевых действий и вскоре после войны обозначилась тенденция переезда части первой эмиграции в США.

Эмиграция и Великая Отечественная война («Вторая волна»)

Что же касается собственно советских граждан, то никогда еще такое их число не оказывалось одновременно за границей, как в годы Великой Отечественной войны. Правда, происходило это в большинстве случаев не только вопреки воле государства, но и вопреки их собственной воле.

Можно говорить приблизительно о 5,45 млн. гражданских лиц, так или иначе перемещенных с территории, принадлежавшей до войны СССР, на территорию, принадлежавшую или контролировавшуюся до войны Третьим Рейхом или его союзниками. С учетом 3,25 млн. военнопленных, общее число депортированных вовне СССР советских граждан составляло, около 8,7 млн. человек.

Рассмотрим отдельные контингенты граждан СССР, оказавшиеся в годы войны в Германии и на территории союзных ей или оккупированных ею стран. Во-первых, это советские военнопленные. Во-вторых, и, в-третьих, гражданские лица, насильственно увезенные в Рейх: это остовцы, или остарбайтеры, в немецком понимании этого термина, чему соответствует советский термин остарбайтеры - «восточники» (то есть рабочие, вывезенные из старосоветких областей), и остарбайтеры - «западники», проживавшие в районах, аннексированных СССР в соответствии с пактом Молотова-Риббентропа. В-четвертых, это фольксдойче и фольксфинны, то есть немцы и финны -- советские граждане, которых НКВД попросту не успело депортировать вслед за большинством их соплеменников, на долгие годы ставших «спецпоселенцами». В-пятых и в-шестых, это так называемые «беженцы и эвакуированные», то есть советские гражданские лица, вывезенные или самостоятельно устремившиеся в Германию вслед (а точнее, перед) отступающим вермахтом. Беженцами, в основном, были люди, тем или иным образом сотрудничавшие с немецкой администрацией и по этой причине не питавшие особых иллюзий относительно своей будущности после восстановления советской власти; эвакуированных, напротив, увозили в не меньшей степени насильно, чем классических “остарбайтеров”, очищая тем самым оставляемую противнику территорию от населения, которое, в ином случае, могло бы быть использовано против немцев. Тем не менее в той скупой статистике, которой мы о них располагаем, обе категории, как правило, объединены. Седьмую, а если в хронологическом плане -- то первую, категорию составляли гражданские интернированные -- то есть дипломаты, сотрудники торговых и иных представительств и делегаций СССР, моряки, железнодорожники и т.п., застигнутые началом войны в Германии и интернированные (как правило, непосредственно 22 июня 1941 года) на ее территории. Количественно эта категория ничтожна.

Часть этих людей не дожила до победы (особенно много таких среди военнопленных), большинство - репатриировались на родину, но многие от репатриации уклонились и остались на Западе, став ядром так называемой «Второй волны» эмиграции из СССР. Максимальная количественная оценка этой волны составляет примерно 500-700 тысяч человек, большинство из них - выходцы из Западной Украины и Прибалтики (участие в этой эмиграции евреев, по понятным причинам, было исчезающее малой величиной).

Первоначально полностью сконцентрировавшись в Европе, как часть более широкой массы, многие представители второй волны в течение 1945-1951 годов покинули Старый Свет и переехали в Австралию, Южную Америку, в Канаду, но в особенности - в США. Доля тех из них, кто в конечном счете остался в Европе, поддается лишь приблизительной оценке, но в любом случае она никак не больше трети или четверти. Таким образом, у второй волны, по сравнению с первой, уровень «европейскости» существенно ниже.

В связи с этим, можно говорить приблизительно о 5,45 млн. гражданских лиц, так или иначе перемещенных с территории, принадлежавшей до войны СССР, на территорию, принадлежавшую или контролировавшуюся до войны Третьим Рейхом или его союзниками. С учетом 3,25 млн. военнопленных, общее число депортированных вовне СССР советских граждан составляло, около 8,7 млн. чел.

По одной из официальной оценок, сделанных Управлением по репатриации на основании неполных данных к 1 января 1952 года, за границей все еще оставалось 451 561 советских граждан.

Если в 1946 году более 80% невозвращенцев находилось внутри западных оккупационных зон в Германии и Австрии, то теперь же на них приходилось лишь около 23% от их числа. Так, во всех шести западных зонах Германии и Австрии находилось 103,7 тысячи человек, тогда как в одной только Англии -- 100,0; Австралии -- 50,3; Канаде -- 38,4; США -- 35,3; Швеции -- 27,6; Франции -- 19,7 и Бельгии -- 14,7 тысячи «временно нерепатриированных». В этой связи весьма выразительной является этническая структура невозвращенцев. Больше всего среди них было украинцев -- 144 934 человека (или 32,1%), далее шли три прибалтийских народа -- латыши (109214 человек, или 24,2%), литовцы (63401, или 14,0%) и эстонцы (58924, или 13,0%). На всех них, вместе с 9 856 белорусами (2,2%), приходилось 85,5% зарегистрированных невозвращенцев. Собственно, это и есть, с некоторым округлением и завышением, квота «западников» (в терминологии Земскова) в структуре этого контингента. По оценке самого В.Н. Земскова, «западники» составляли 3/4, а «восточники»-- только 1/4 от числа невозвращенцев. Но скорее всего доля «западников» еще выше, особенно если предположить, что в категорию «другие» (33528 человек, или 7,4%) затесалось достаточное количество поляков. Русских же среди невозвращенцев -- всего 31 704, или 7,0%.

В свете этого становится понятным и масштаб западных оценок числа невозвращенцев, на порядок более низких, чем советские и как бы сориентированных на число русских по национальности в этой среде. Так, по данным М. Проудфута, официально зарегистрированы как «оставшиеся на Западе» около 35 тысяч бывших советских граждан.

Но как бы то ни было, опасения Сталина оправдались и десятки и сотни тысяч бывших советских или подсоветских граждан так или иначе, правдами или неправдами, но избежали репатриации и все-таки составили так называемую «вторую эмиграцию».