Право имею. Преступление и наказание

Отношение Ф. М. Достоевского к "герою действия" - характерному лицу шестидесятых годов XIX века

Роман "Преступление и наказание" был задуман Ф. М. Достоевским на каторге "в тяжелую минуту грусти и саморазложения". Именно там, на каторге, писатель столкнулся с "сильными личностями", ставящими себя выше нравственных законов общества. Воплотив в Раскольникове черты таких личностей, Достоевский в своем произведении последовательно развенчивает их наполеоновские идеи. На вопрос: возможно ли уничтожение одних людей ради счастья других - автор и его герой отвечают по-разному. Раскольников считает, что возможно, так как это "простая арифметика". Нет, утверждает Достоевский, не может быть в мире гармонии, если прольется хоть одна слезинка ребенка (ведь Родион убивает Лизавету и ее неродившегося ребенка). Но герой находится во власти автора, и потому в романе античеловеческая теория Родиона Раскольникова терпит крах. Тема бунта и тема героя-индивидуалиста, последние годы владевшие Достоевским, соединились в "Преступлении и наказании".

Бунт героя, лежащий в основе его теории, порожден социальным неравенством общества. Не случайно разговор с Мармеладовым стал последней каплей в чаше сомнений Раскольникова: он окончательно решается убить старуху-процентщицу. Деньги - спасение для обездоленных людей, считает Раскольников. Судьба Мармеладова опровергает эти убеждения. Беднягу не спасают даже деньги его дочери, он раздавлен морально и уже не может подняться со дна жизни.

Установление социальной справедливости насильственным путем Раскольников объясняет как "кровь по совести". Писатель дальше развивает эту теорию, и на страницах романа появляются герои - "двойники" Раскольникова. "Мы одного поля ягоды", - говорит Свидригайлов Родиону, подчеркивая их сходство. Свидригайлов, так же как и Лужин, исчерпали идею отказа от "принципов" и "идеалов" до конца. Один потерял ориентиры между добром и злом, другой проповедует личную выгоду - все это логическое завершение мыслей Раскольникова. Не зря на себялюбивые рассуждения Лужина Родион отвечает: "Доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать".

Раскольников считает, что преступать закон могут только "настоящие люди", так как они действуют на благо человечеству. Но Достоевский со страниц романа провозглашает: любое убийство недопустимо. Эти идеи выражает Разумихин, приводя простые и убедительные аргументы, что преступлению противится человеческая натура.

К чему же в результате приходит Раскольников, считая себя вправе уничтожать "ненужных" людей для блага униженных и оскорбленных? Он сам поднимается над людьми, становясь человеком "необыкновенным". Поэтому Раскольников делит людей на "избранных" и "тварей дрожащих". И Достоевский, снимая с наполеоновского пьедестала своего героя, говорит нам, что не счастье людей волнует Раскольникова, а его занимает вопрос: "...вошь ли я, как все, или человек? Тварь ли я дрожащая или право имею..." Родион Раскольников мечтает властвовать людьми, так проявляется суть героя-индивидуалиста.

Опровергая жизненные цели своего героя, проповедуя христианские принципы, Достоевский вводит в роман образ Сони. Писатель видит "величайшее счастье" в уничтожении своего "я", в безраздельном служении людям - эту "правду" Федор Михайлович воплотил в Соне. Противопоставляя эти образы, Достоевский сталкивает революционное атеистическое бунтарство Раскольникова о христианским смирением, любовью к людям и Богу Сонечки. Всепрощающая любовь Сони, ее вера убеждают Родиона "страдание принять". Он признается в преступлении, но только на каторге, постигая евангельские истины, приходит к раскаянию. Соня возвращает Раскольникова к людям, от которых он был отдален совершенным преступлением. "Их воскресила любовь..."

Разрушив "стройную" теорию Раскольникова, его "простую арифметику", Достоевский предостерег человечество от опасности революционных бунтов, провозгласил идею ценности любой человеческой личности. Писатель считал, что "есть один закон - закон нравственный".

– Убивать? Убивать-то право имеете? – всплеснула руками Соня.

– Э-эх, Соня! – вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. – Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!

– И убили! Убили!

– Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так идут убивать, как я тогда шел! Я тебе когда-нибудь расскажу, как я шел… Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. А старушонку эту черт убил, а не я… Довольно, довольно, Соня, довольно! Оставь меня, – вскричал он вдруг в судорожной тоске, – оставь меня!

Он облокотился на колена и, как в клещах, стиснул себе ладонями голову.

– Экое страдание! – вырвался мучительный вопль у Сони.

– Ну, что теперь делать, говори! – спросил он, вдруг подняв голову и с безобразно искаженным от отчаяния лицом смотря на нее.

– Что делать! – воскликнула она, вдруг вскочив с места, и глаза ее, доселе полные слез, вдруг засверкали. – Встань! (Она схватила его за плечо; он приподнялся, смотря на нее почти в изумлении.) Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда бог опять тебе жизни пошлет. Пойдешь? Пойдешь? – спрашивала она его, вся дрожа, точно в припадке, схватив его за обе руки, крепко стиснув их в своих руках и смотря на него огневым взглядом.

Он изумился и был даже поражен ее внезапным восторгом.

– Это ты про каторгу, что ли, Соня? Донести, что ль, на себя надо? – спросил он мрачно.

– Страдание принять и искупить себя им, вот что надо.

– Нет! не пойду я к ним, Соня.

– А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? – восклицала Соня. – Разве это теперь возможно? Ну как ты с матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!) Да что я! Ведь ты уж бросил мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил. О господи! – вскрикнула она, – ведь он уже это все знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!

– Не будь ребенком, Соня, – тихо проговорил он. – В чем я виноват перед ними? Зачем пойду? Что им скажу? Все это один только призрак… Они сами миллионами людей изводят, да еще за добродетель почитают. Плуты и подлецы они, Соня!.. Не пойду. И что я скажу: что убил, а денег взять не посмел, под камень спрятал? – прибавил он с едкою усмешкой. – Так ведь они же надо мной сами смеяться будут, скажут: дурак, что не взял. Трус и дурак! Ничего, ничего не поймут, они, Соня, и недостойны понять. Зачем я пойду? Не пойду! Не будь ребенком, Соня…

– Замучаешься, замучаешься, – повторяла она, в отчаянной мольбе простирая к нему руки.

– Я, может, на себя еще наклепал, – мрачно заметил он, как бы в задумчивости, – может, я еще человек, а не вошь, и поторопился себя осудить… Я еще поборюсь.

Надменная усмешка выдавливалась на губах его.

– Этакую-то муку нести! Да ведь целую жизнь, целую жизнь!

– Привыкну… – проговорил он угрюмо и вдумчиво. – Слушай, – начал он через минуту, – полно плакать, пора о деле: я пришел тебе сказать, что меня теперь ищут, ловят…

– Ax! – вскрикнула Соня испуганно.

– Ну, что же ты вскрикнула! Сама желаешь, чтоб я в каторгу пошел, а теперь испугалась? Только вот что: я им не дамся. Я еще с ними поборюсь, и ничего не сделают. Нет у них настоящих улик. Вчера я был в большой опасности и думал, что уж погиб; сегодня же дело поправилось. Все улики их о двух концах, то есть их обвинения я в свою же пользу могу обратить, понимаешь? и обращу; потому я теперь научился… Но в острог меня посадят наверно. Если бы не один случай, то, может, и сегодня бы посадили, наверно даже, может, еще и посадят сегодня… Только это ничего, Соня: посижу, да и выпустят… потому нет у них ни одного настоящего доказательства, и не будет, слово даю. А с тем, что у них есть, нельзя упечь человека. Ну, довольно… Я только чтобы ты знала… С сестрой и с матерью я постараюсь как-нибудь так сделать, чтоб их разуверить и не испугать… Сестра теперь, впрочем, кажется, обеспечена… стало быть, и мать… Ну, вот и все. Будь, впрочем, осторожна. Будешь ко мне в острог ходить, когда я буду сидеть?

– О, буду! Буду!

Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.

– Соня, – сказал он, – уж лучше не ходи ко мне, когда я буду в остроге сидеть.

Соня не ответила, она плакала. Прошло несколько минут.

– Есть на тебе крест? – вдруг неожиданно спросила она, точно вдруг вспомнила.

Он сначала не понял вопроса.

– Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный, Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми… ведь мой! Ведь мой! – упрашивала она. – Вместе ведь страдать пойдем, вместе и крест понесем!..

– Дай! – сказал Раскольников. Ему не хотелось ее огорчить. Но он тотчас же отдернул протянутую за крестом руку.

– Не теперь, Соня. Лучше потом, – прибавил он, чтоб ее успокоить.

– Да, да, лучше, лучше, – подхватила она с увлечением, – как пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь ко мне, я надену на тебя, помолимся и пойдем.

В это мгновение кто-то три раза стукнул в дверь.

– Софья Семеновна, можно к вам? – послышался чей-то очень знакомый вежливый голос.

Соня бросилась к дверям в испуге. Белокурая физиономия г-на Лебезятникова заглянула в комнату.

V

Лебезятников имел вид встревоженный.

– Я к вам, Софья Семеновна. Извините… Я так и думал, что вас застану, – обратился он вдруг к Раскольникову, – то есть я ничего не думал… в этом роде… но я именно думал… Там у нас Катерина Ивановна с ума сошла, – отрезал он вдруг Соне, бросив Раскольникова.

Соня вскрикнула.

– То есть оно, по крайней мере, так кажется. Впрочем… Мы там не знаем, что и делать, вот что-с! Воротилась она – ее откуда-то, кажется, выгнали, может, и прибили… по крайней мере так кажется… Она бегала к начальнику Семена Захарыча, дома не застала; он обедал у какого-то тоже генерала… Вообразите, она махнула туда, где обедали… к этому другому генералу, и, вообразите, – таки настояла, вызвала начальника Семена Захарыча, да, кажется, еще из-за стола. Можете представить, что там вышло. Ее, разумеется, выгнали; а она рассказывает, что она сама его обругала и чем-то в него пустила. Это можно даже предположить… как ее не взяли – не понимаю! Теперь она всем рассказывает, и Амалии Ивановне, только трудно понять, кричит и бьется… Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить… «Пусть, говорит, видят, как благородные дети чиновного отца по улицам нищими ходят!» Детей всех бьет, те плачут. Леню учит петь «Хуторок», мальчика плясать, Полину Михайловну тоже, рвет все платья; делает им какие-то шапочки, как актерам; сама хочет таз нести, чтобы колотить, вместо музыки… Ничего не слушает… Вообразите, как же это? Это уж просто нельзя!

Лебезятников продолжал бы и еще, но Соня, слушавшая его едва переводя дыхание, вдруг схватила мантильку, шляпку и выбежала из комнаты, одеваясь на бегу. Раскольников вышел вслед за нею, Лебезятников за ним.

– Непременно помешалась! – говорил он Раскольникову, выходя с ним на улицу, – я только не хотел пугать Софью Семеновну и сказал: «кажется», но и сомнения нет. Это, говорят, такие бугорки, в чахотке, на мозгу вскакивают; жаль, что я медицины не знаю. Я, впрочем, пробовал ее убедить, но она ничего не слушает.

– Вы ей о бугорках говорили?

– То есть не совсем о бугорках. Притом она ничего бы и не поняла. Но я про то говорю: если убедить человека логически, что, в сущности, ему не о чем плакать, то он и перестанет плакать. Это ясно. А ваше убеждение, что не перестанет?

– Слишком легко тогда было бы жить, – ответил Раскольников.

– Позвольте, позвольте; конечно, Катерине Ивановне довольно трудно понять; но известно ли вам, что в Париже уже происходили серьезные опыты относительно возможности излечивать сумасшедших, действуя одним только логическим убеждением? Один там профессор, недавно умерший, ученый серьезный, вообразил, что так можно лечить. Основная идея его, что особенного расстройства в организме у сумасшедших нет, а что сумасшествие есть, так сказать, логическая ошибка, ошибка в суждении, неправильный взгляд на вещи. Он постепенно опровергал больного и, представьте себе, достигал, говорят, результатов! Но так как при этом он употреблял и души, то результаты этого лечения подвергаются, конечно, сомнению… По крайней мере, так кажется…

Раскольников давно уже не слушал. Поравнявшись с своим домом, он кивнул головой Лебезятникову и повернул в подворотню. Лебезятников очнулся, огляделся и побежал далее.

Раскольников вошел в свою каморку и стал посреди ее. «Для чего он воротился сюда?» Он оглядел эти желтоватые обшарканные обои, эту пыль, свою кушетку… Со двора доносился какой-то резкий, беспрерывный стук; что-то где-то как будто вколачивали, гвоздь какой-нибудь… Он подошел к окну, поднялся на цыпочки и долго, с видом чрезвычайного внимания высматривал во дворе. Но двор был пуст и не было видно стучавших. Налево, во флигеле, виднелись кой-где отворенные окна, на подоконниках стояли горшочки с жиденькой геранью. За окнами было вывешено белье… Все это он знал наизусть. Он отвернулся и сел на диван.

Никогда, никогда еще не чувствовал он себя так ужасно одиноким!

Да, он почувствовал еще раз, что, может быть, действительно возненавидит Соню, и именно теперь, когда сделал ее несчастнее. «Зачем ходил он к ней просить ее слез? Зачем ему так необходимо заедать ее жизнь? О, подлость!

– Я останусь один! – проговорил он вдруг решительно, – и не будет она ходить в острог!

Минут через пять он поднял голову и странно улыбнулся. Это была странная мысль. «Может, в каторге-то действительно лучше», – подумалось ему вдруг.

Он не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.

Право на убийство.

Тварь я дрожащая, или право имею?!
Ф. М. Достоевский "Преступление и наказание"

В статье автор рассматривает вопрос: «Имеет ли право человек убивать других людей?!» Конкретно исследуются три аспекта этой проблемы: физическая возможность, юридическая и моральная стороны. Рассуждения ведутся от первого лица, что исключает абстрактный подход к делу.

Имеет ли человек право на убийство другого человека? Такой вопрос делит всё человечество надвое. И одни, и другие, конечно же, будут отстаивать свою точку зрения, приводя массу всевозможных аргументов, и вполне, казалось бы, уже состоявшихся теорий. Трудно спорить, когда полемика ведётся в отвлечённом, я бы сказал, абстрактном варианте. Ссылки на маститых философов, или на авторитетных личностей, особенно религиозного толка, как-то всё время уводят в сторону от сути вопроса. Скорее всего, это связано с тем, что личной ответственности в таких диспутах не бывает. Чего уж тут напрягаться, если до меня уже всё решили, обсудили и сделали выводы. Чтобы избежать пространственных рассуждений, попробуем, вернее сказать, попробую, исследовать этот вопрос от первого лица, а точнее, от своего имени. И не просто как один из вариантов, а именно от себя. Попытаюсь решить вопрос для себя лично, имею ли я право убивать других людей или нет?!
Как мне представляется, в данной проблеме есть три главных аспекта:
1. Физическая возможность.
2. Законное или юридическое право.
3. Моральное или духовное право.
Аспект первый, физическая возможность. Ну, с этим пунктом особых трудностей нет. Конечно же, я, как и любой другой человек, имею вполне достаточно сил, чтобы убить другого человека. Я не рассматриваю здесь самоубийство, так как это вопрос, на мой взгляд, несколько иного характера. Хотя и для суицида много сил не требуется, но это совсем другая проблема. Что же касается убийства своего ближнего с физической точки зрения, то это доступно даже самому хлипкому человеку. Но необходимо отметить, что этот аспект, скорее является возможностью, а не правом. Разве, что с той стороны, достаточно ли у меня физических сил справиться с любым индивидуумом. Наиболее вероятный ответ - нет. Без сомнения найдётся кто-то, кто будет сильнее меня. Да и не всегда физическая сила является главным орудием убийства. Учитывая вышеизложенное, я делаю вывод, что наличие физической возможности убивать, права такого мне не даёт.
Аспект второй, юридическое право на убийство. Как известно, законы пишут люди. Но это утверждение слишком абстрактно. Точнее сказать, законы пишут люди, наделённые верховной государственной властью. Конечно, для этого они нанимают чиновников, умеющих сформулировать их волю. Но содержание этих законов, всегда отображает интересы власть имущих индивидов. В таких законах часто имеются положения, которые дают право определённой категории граждан применять насилие по отношению к другим людям, вплоть до физического уничтожения. Получается, если я попадаю в разряд таких граждан, то у меня появляется право на убийство. Так-то оно так, да только не совсем так! Социально-политические системы не бывают вечными. Они периодически меняются. А вместе с заменой системы, идеология нового государства часто становится совершенно иной. При этом идеология может поменяться на даже на противоположную. Соответственно переписываются и юридические законы. А в этих новых законах те, кто имел право убивать и те, кого можно было убивать, вдруг кардинально меняют свои позиции. Всё, теперь убивать можно, но совсем других и совсем другим. Выходит, что право убивать с юридической точки зрения, весьма относительная вещь. Ну, и какое же это тогда право? Речь то идёт о жизни человеческой, её-то назад возвратить после смерти никоим образом нельзя. И что же делать? Правда, власть имущие лицемеры придумали до невозможности дикий выход, они реабилитируют невинно убиенных государством – посмертно! Слов нет, великолепное решение, просто ужас! Есть ещё и другой вариант юридических, мягко говоря, «промашек» в таких делах. Это, так называемые, судебные ошибки. Ну, ошибаются иногда судьи, что тут поделаешь, они ведь тоже люди. А результат таких «ошибок» всё тот же – человека убили! И ничего уже не исправишь. Вот и выходит, что никакого юридического права убивать людей быть не может, в каких бы законах оно не прописывалось и в каком бы то ни было государстве. Мне, конечно, могут возразить: « А как же быть с такими выродками рода человеческого как маньяки или там, насильники?» На это я могу ответить вопросом: « А что если впоследствии окажется, что они не маньяки и не насильники? Вдруг будет совершена судебная ошибка. Или, скажем, следственные органы, желая поскорее отчитаться об успешно выполненной работе, выбили показания у подозреваемого, что тогда?» Всегда надо оставлять шанс для исправления ошибки - пожизненное заключение. Воскрешать то людей мы не умеем. Эмоции родственников погибших понять можно, они готовы разорвать убийцу на куски. А представьте себе, что после выяснения обстоятельств, получится, что убийца, не убийца. Можете себе представить, какие будут эмоции у родственников невинно убиенного. Им, что после этого разрывать на куски тех, кто погубил близкого им человека?! Есть ещё один вопрос, а как быть в случае самозащиты или защиты слабого, которому угрожает смертельная опасность? Конечно же, точно так, как и в случае с маньяками и насильниками. Я понимаю, что моё объяснение сейчас прозвучит цинично, но если быть предельно точным, а по-другому нельзя, напоминаю, речь идёт о жизни человеческой, невозможно быть окончательно уверенным в том, что смертельная опасность была до тех пор, пока не было совершенно убийство. Да и обстоятельства самого инцидента могут оказаться совершенно не такими, как их описывают свидетели. Всякое бывает. А как быть в том случае, когда солдаты защищают своё Отечество от агрессии врага? В данной ситуации человек (солдат) не принимает самостоятельное решение, убивать другого человека. Это вопрос культурного состояния общества, которое допускает выяснение отношений между государствами с помощью силы. Дикость конечно! За принятие таких решений должны отвечать те, кто устраивает войны – государственные деятели. Поэтому, никакими патриотическими лозунгами нельзя оправдать убийство людей, а тем более дать право одному человеку убивать другого.
Учитывая вышеизложенное, я однозначно заявляю, что никакой закон, никакое государство не даёт мне, да и кому бы то ни было вообще, право на убийство другого человека.
Рассмотрение третьего аспекта хочу начать с известной цитаты из Библии: «Распни, распни его!» В этом призыве народа иудейского к Понтию Пилату, чтобы он казнил Иисуса Христа, содержится моральный аспект, рассматриваемого вопроса: «Имеет ли право человек на убийство другого человека?» Иисус Христос не представлял никакой физической угрозы для жизней иудеев, да и вообще никогда никого не убивал. И уж тем более не было никаких юридических предпосылок для вынесения ему смертного приговора. Почему же люди, часто не имея никаких оснований, всё же желают смерти своему ближнему? Что ими движет, что подталкивает на такую дикую жестокость? Моральные нормы, как известно, законы не писанные. Но они, так или иначе, управляют отношениями в обществе. Если хотите, это внутренние регуляторы, не позволяющие людям использовать свою физическую возможность или сложившиеся обстоятельства для осуществления собственных интересов. Моральные принципы проистекают из культурного базиса данного человеческого общества. Культурный уровень государства, общественной организации, наконец, семьи является той средой, в которой и формируются моральные принципы каждого человека. Но все эти категории, создаются самими людьми, вернее сказать, их отношениями друг с другом. Но ведь жизнь человеческую создали не люди. Родители являются только участниками в сложнейших природных механизмах нашего появления на свет. Их роль – это осуществление определённого этапа «Таинства рождения человека». Именно, что «Таинства» так, как сам процесс зарождения жизни нами далеко ещё не изучен. Получается, если человеку дать право убивать других людей, то он будет уничтожать то, что сам создать не может. При таких условиях мы рано, или поздно, сами себя уничтожим полностью! Возвращаясь к призывам иудейского народа, убить Иисуса Христа, якобы дающих право Понтию Пилату на казнь, можно однозначно возразить, что это всего лишь манипуляция римского правителя. Понтий Пилат хотел уйти от ответственности за принятое им решение, казнить Иисуса Христа. А кровожадность толпы, это не что иное, как уровень культурных отношений в древнем Израиле. В процессе развития человеческой цивилизации, соответственно менялось и содержание её культурных отношений. Но какие бы, ни были отношения в человеческом обществе, эти отношения никоим образом не дают право одному человеку убивать другого. Иначе получается, что человек имеет право уничтожать природу или Бога, если хотите. Ведь создавались мы по Образу и подобию Всевышнего, а уничтожить свой образ – означает уничтожить самого себя!
Рассмотрев три вышеизложенных аспекта, на мой взгляд, можно сделать однозначный вывод – я, как и всякий человек, не имею права убивать других людей ни при каких обстоятельствах. Конечно же, люди не прекратят убивать друг друга сегодня же. Убивали и будут убивать! Всему причиной страх! Но, если на мгновение представить, что у людей появится полная уверенность, что никогда и не при каких обстоятельствах их жизни не будет угрожать смертельная опасность, станут они тогда убивать? Я уверен, что нет! Как избавиться от этого страха, какова его природа? Вопрос, конечно, интересный, но это уже совершенно другая тема.
Игорь Тихоненко.

«Тварь ли я дрожащая или право имею…»

Загубил – зарубил – Раскольников своим топором превосходный слоган, испачкал его кровью.

« – Убивать? Убивать-то право имеете? – всплеснула руками Соня».

И хотя многочисленные комментаторы романа «Преступление и наказание» вот уже полтора столетия твердят про масштабность героя Достоевского, который, конечно, убил напрасно, но сам по себе и мыслями велик, и раскаянием силен, Сонечкино изумление-отторжение обрушивает всю эту казуистику до нуля, ибо нормальный человек на задуманный и осуществленный Раскольниковым «эксперимент» по-другому реагировать не может.

Достоевский не был сторонником правового сознания. Будучи великолепным аналитиком человеческого подполья, он подозревал, что борьба за права может обернуться бóльшим насилием и кровопролитием, чем бесправие.

Не доверяя законам, установленным людьми в результате взаимной договоренности, он был убежден и убеждал в том, что без внешней жесткой узды человечество распоясается до того, что зальет мир кровью: если Бога нет, все позволено.

Но – великий парадоксалист – он позволял себе сомнения и в действенности этой высшей узды: Один совсем в Бога не верует, а другой уж до того верует, что и людей режет по молитве.

Разумеется, наши сограждане, выходящие на площади современных российских городов с сегодняшними pro и contra, не перелистывают перед этим романы Достоевского, но, так же как незнание законов не освобождает от наказания, незнание русской литературной классики не отменяет ее актуальности.

С Поклонной несутся призывы не раскачивать лодку, не допустить оранжевой революции и защитить стабильность – т.е. не качать права, чтобы не было хуже.

Болотная едина в требовании честных выборов, но результаты прихода к власти разных участников Болотной стратегии очевидно будут очень разными.

Владимир Киршин в своем Facebookе (поскольку это публичное пространство, позволю себе процитировать) пишет:

«Был у Органного зала, нарочно приехал на митинг. Но, приблизившись, тормознул – сработал рефлекс на красные и желто-черные знамена. Постоял перед турникетом, послушал: “Здесь собрались лучшие горожане! Вы – лучшие горожане!” Развернулся и ушел. Гордыня, конечно. Но я как-то не готов присоединиться к коммунистам и нацистам, как оказалось».

Современное русское быть иль не быть:

– быть вместе с политическими противниками и нравственными антагонистами ради достижения ближайшей конкретной цели – отвоевания права на честные выборы, с тем чтобы размежеваться потом?
– или не быть с ними, хранить чистоту принципов и оставаться в безнадежном меньшинстве?
– или стоять стеной против двух первых групп, чтобы «не допустить развала России и повторения кровавой смуты»?

Очередное направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – головы не сносишь, прямо пойдешь – без следа сгинешь?

Кстати сам Фёдор Михайлович, так тонко и точно чувствовавший и воспроизводивший противоречивость человека и человеческого бытия, в собственной жизни выбор сделал вполне однозначный – в пользу власти, не позволявшей «раскачивать лодку». Где бы он был сегодня? Думаю, что на Поклонной. Прежде всего потому, что, по его логике, право имею неизбежно оборачивается катастрофой.

Но Достоевский, при всей своей художественной мощи, – это не вся русская литература.

Есть в ней и другое вúдение, другое понимание национальных перспектив.

«Личность, милостивый государь, – вот главное; человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней все строится», без такой личности «нет никакого прочного основания общественному… bein public, общественному зданию».

Правда, Павел Петрович Кирсанов описывает эту системообразующую гражданское общество личность не на русском примере, а на примере английских аристократов:

«Они не уступают иоты от прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее».

Перед нами – лаконичные и точные формулировки сущности либерализма, суть которого и состоит в утверждении приоритетности прав человека – каждого человека – как условия создания цивилизованного, динамичного, адекватного вызовам времени социального бытия.

Прививку этого детища английских аристократов России может сделать только последовательно либеральная, концептуально либеральная партия, которая во главу угла поставит не вторичное и производное – экономическую свободу, а базовое, первичное – свободу и ценность человеческой личности, соответственно – образование, здравоохранение, развитие науки и технологий.

Такой партии в России сегодня нет. Но сегодняшняя Россия очевидно готова к тому, чтобы такая партия появилась – рядом и по контрасту с другими партиями, в полемике с которыми ей придется доказывать свою необходимость и эффективность.

«– Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, <…> подумаешь, сколько иностранных… и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны», – возражал Павлу Петровичу Базаров, и до недавнего – совсем недавнего – времени это было именно так.

Но в морозном воздухе зимы 2012 года ощущаются новые веяния.

Тургенев и Достоевский возобновили свой спор в нас и через нас, даже если мы себе в этом не даем отчета.

И от исхода этого спора напрямую зависит то, в какой стране мы будем жить завтра – в стране, где восторжествуют права, закон и возможности свободного развития личности и общества, или в стране, где твари дрожащие будут ходить друг к другу на поклон, время от времени взрываясь извращенно-преступным раскольниковским перевертышем замечательной формулы – право имею.

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение

"Гимназия № 5" г. Брянска

Урок литературы в 10 классе

Убивать? Убивать-то право имеете?» История преступления Раскольникова.

подготовила

учитель русского языка и литературы

Радькова Юлия Николаевна

Брянск-2018

Цели урока: совершенствовать навыки анализа текста художественного произведения; проследить путь Раскольникова к преступлению и мотивы его совершения; воспитывать гуманную личность, ответственную за свои поступки.

Ход урока.

1.Подготовка к восприятию.

- «Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила.

…Удар пришелся в самое темя, чему способствовал ее малый рост. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к полу, хотя и успела еще поднять обе руки к голове… Тут он изо всей силы ударил раз и другой, все обухом, и все по темени. Кровь хлынула, как из опрокинутого стакана, и тело повалилось навзничь. Он отступил, дал упасть и тотчас же нагнулся к ее лицу: она была уже мертвая. Глаза были вытаращены, как будто хотели выпрыгнуть, а лоб и все были сморщены и искажены судорогой.»…

«Вдруг послышалось, что в комнате, где была старуха, ходят… Среди комнаты стояла Лизавета, с большим узлом в руках, и смотрела в оцепенении на убитую сестру, вся белая как полотно и как бы не в силах крикнуть…Он бросился на нее с топором: губы ее перекосились так жалобно, как у очень маленьких детей, когда они начинают чего-нибудь пугаться, пристально смотрят на пугающий их предмет и собираются закричать… Удар пришелся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнулась…»

Как пришел Родион Раскольников к такому страшному преступлению? На этот вопрос нам и предстоит ответить сегодня на уроке.

2.Сообщение темы и целей урока.

3.Работа по теме урока.

Кто такой Родион Раскольников? Что означает его фамилия? Как она помогает понять характер главного героя?

Родион Романович Раскольников - бывший студент юридического факультета Петербургского университета. Его фамилия происходит от слова раскол, что означает «раздвоение». Другое толкование связано со словом раскольничество, то есть это одержимость одной мыслью, идеей. Фамилия героя свидетельствует о глубоком расколе, происходящем в душе бывшего бедного студента. Раскольникова «характеризуют горячая любовь к людям, стремление помочь всем страждущим… и совершенно дикий фанатизм в отстаивании своей античеловеческой идеи. В Раскольникове все время разум борется с чувством, в его душе идет раскол между гуманной, благородной целью (спасение человечества) и безнравственными средствами (убийство «твари дрожащей»).

Таким образом, в душе Раскольникова постоянно борются «две крайности»: отзывчивый, чуткий человек, остро реагирующий на несправедливость, всегда готовый сострадать и помогать ближнему, не гнушающийся ничьим обществом, тянущийся к людям, и злой и нелюдимый, холодный философ, презирающий людей.

Кульминационный момент, в котором запечатлена борьба двух противоположных начал в Раскольникове, - встреча с пьяной девочкой на бульваре. Перескажите этот эпизод.

Раскольников «заметил впереди себя… идущую женщину, но сначала не остановил на ней никакого внимания», однако в ней было что-то странное, и «ему вдруг захотелось понять, что именно в этой женщине такого странного». «Во-первых, она, должно быть, девушка очень молоденькая, шла по такому зною простоволосая, без зонтика и без перчаток, как-то смешно размахивая руками. На ней было шёлковое, из легкой материи (“матерчатое”) платьице, но тоже как-то очень чудно надетое, едва застёгнутое и сзади у талии, в самом начале юбки, разорванное; целый клок отставал и висел болтаясь. Маленькая косыночка была накинута на обнажённую шею, но торчала как-то криво и боком. К довершению, девушка шла нетвёрдо, спотыкаясь и даже шатаясь во все стороны». «Вглядевшись в неё, он тотчас же догадался, что она совсем была пьяна. Странно и дико было смотреть на такое явление... Пред ним было чрезвычайно молоденькое личико, лет шестнадцати, даже, может быть, только пятнадцати, — маленькое, белокуренькое, хорошенькое, но всё разгоревшееся и как будто припухшее». Тут же Раскольников заметил и господина, похожего внешне на Свидригайлова (Родион так и обзовёт его), который преследовал пьяную девушку с определёнными целями. Раскольников вначале пытается спасти напоенную и уже явно какими-то негодяями обесчещенную девушку от нового насильника, отдал городовому последние двадцать копеек на это, но потом его «как будто что-то ужалило», и Раскольников говорит городовому: «Оставьте!..Бросьте! Пусть его позабивится!»

Чем объясняется странное поведение Раскольникова в этом эпизоде?

Злясь на самого себя, Раскольников говорит: «…Пусть их переглотают друг друга живьём, - мне-то чего?». Герой размышляет о судьбе девочки: «Это, говорят, так и следует. Такой процент, гово-рят, должен уходить каждый год…чтоб остальных освежать и им не мешать». Поэтому Раскольников и махнул в ожесточении рукой: мол, какое ему дело до этой девушки, если всё равно она в «процент погибших» попадёт?

Однако встреча эта не прошла бесследно: пьяная обесчещенная девушка напомнила и о судьбе Сони Мармеладовой и, главное, заставила вспомнить о сестре, «продающей» себя Лужину: «А что, коль и Дунечка как-нибудь в процент попадёт!..» Вероятно, встреча с пьяной несчастной девушкой на бульваре и стала самой последней каплей, которая перевесила в душе Раскольникова чашу весов в пользу осуществления его «идеи». И он решился на преступление.

Автор скрупулезно прослеживает, как развивается в душе Раскольникова мысль об убийстве стару-хи-процентщицы. Достоевский примечает «малейшие движения его души, все оттенки его состоя-ний…», то, как крепнет эта мысль, как она набирает силу. Какую роль в этом сыграл разговор сту-дента и офицера, подслушанный Раскольниковым в трактире?

«Этот ничтожный …разговор имел чрезвычайное на него влияние…как будто действительно было тут какое-то предопределение, указание…». Студент говорит о том, что убил бы и ограбил старуху «без всякого зазору совести»: «с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная…всем вредная…с другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки… Сто, тысячу добрых дел…можно устроить … на старухины деньги… Одна смерть и сто жизней взамен - да ведь тут арифметика!»

Мысли студента были созвучны мыслям самого Раскольникова, увидевшего в этом разговоре «предопределение, указание». Если первоначально герой «не верил этим мечтам своим», то спустя месяц он идёт «делать пробу своему предприятию». Какую роль в преступлении Раскольникова играет письмо, полученное из дома? Почему оно «измучило» героя?

Раскольников понимает, что судьба его матери и сестры так же драматична, как и судьба Мармела-довых. Душевные муки и поиски выхода из тупиковой ситуации, ощущение безысходности дово-дят героя до отчаяния, но при этом ему присущи безмерная гордость и уверенность в своей исключи-тельности.

Накануне преступления Раскольников видит сон. О чём этот сон? Каков его смысл?

Раскольникову снится, что ему семь лет, он гуляет с отцом в праздничный день. Они идут на клад-бище мимо кабака, возле которого стоит запряжённая в большую телегу тощая лошадёнка. Из ка-бака выходят пьяные, и Миколка (то же имя, что и у красильщика, взявшего на себя вину Расколь-никова) усаживает в телегу шумную подгулявшую толпу. Лошадь не может сдвинуть телегу с ме-ста. Миколка беспощадно бьёт её кнутом, потом оглоблей, два мужика секут лошадь с боков. Мальчик пытается заступиться, плачет, кричит. Миколка добивает клячу ломом. Родион подбега-ет «к савраске, обхватывает её мёртвую, окровавленную морду и целует её», потом бросается с кулачками на Миколку, подбегает отец и выносит его из толпы. Раскольников «проснулся весь в поту, с мокрыми от поту волосами, задыхаясь, и приподнялся в ужасе».

Смысл сна: писатель открывает истинную душу Раскольникова, показывает, что задуманное им насилие противоречит натуре героя.

Символический сон о лошади выражает жертвенно-альтруистический аспект характера героя. Про-снувшись, Раскольников дрожит как осиновый лист, понимает, что не решится на убийство, не вы-терпит, не вынесет его. Однако окончательное решение оказалось другим. Как оно было принято?

«Последний же день, так нечаянно наступивший и все разом порешивший, подействовал на него почти механически: как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественной силой, без воображений. Точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в неё втягивать»

Мы видим, что Раскольников идет на преступление, как человек, потерявший господство над самим собой. Он настолько сжился со своей теорией, что вопреки сомнениям поддался соблазну её практического осуществления.

Опишите приготовления героя к убийству.

Раскольников из старой рубашки «выдрал тесьму» и пришил её концы к пальто «под левую мышку изнутри»: «петля назначалась для топора», «стоит только вложить в неё лезвие топора, и он будет висеть спокойно под мышкой изнутри». Из щели между диваном и полом Раскольников вытащил «заклад»: деревянную дощечку, величиной и толщиной похожую на серебряную папиросоч-ницу, потом «прибавил к дощечке гладкую и тоненькую железную полоску… Сложив обе дощечки… он связал их вместе накрепко, крест-накрест, ниткой; потом аккуратно и щеголевато увертел их в чистую белую бумагу и обвязал тоненькою тесемочкой, тоже накрест, а узелок приладил так, чтобы помудренее было развязать. Это для того, чтобы на время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться с узелком, и улучить таким образом минуту. Железная же пластинка прибавлена была для весу, чтобы старуха хоть в первую минуту не догадалась, что "вещь" деревянная».

Почему так подробен и тщателен в представлении деталей автор?

Как нарисована картина убийства? На что обращает внимание писатель? Перескажите этот эпизод.

Можем ли мы сказать, что во время преступления Раскольников действовал хладнокровно и собранно?

Достоевский постоянно обращает наше внимание на стихийность преступления. Идя на преступле-ние, Раскольников не может сосредоточиться, его отвлекают посторонние соображения. Нелепо и его поведение в дверях квартиры старухи-процентщицы («он чуть не вытащил её, вместе с дверью, на лестницу»). Стихийность и в самом убийстве («расстегнул пальто и высвободил топор, но не вынул совсем…руки были слабы…ему слышалось, как они …немели и деревенели…он боялся, что выпус-тит и уронит топор... вдруг голова его как бы закружилась.… вынул топор…, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, …почти машинально опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила…Тут он изо всей силы ударил раз и другой, все обухом и все по темени».

Итак, старуха убита. Вроде всё, что хотел герой, сделано. Но тут возвращается домой Лизавета - одно из тех беззащитных существ, ради которых Раскольников допускал «кровь по совести». Убивая Лизавету, Раскольников вопреки расчетам превращается не в благодетеля, а во врага слабых людей. Так Достоевский, показывая несоответствие между теоретическими решениями и практикой, подчеркивает, что невозможно «рассчитать жизнь» теорией, жизнь сложнее любой «арифметики».

4.Итоги.

Итак, подведём итог всему сказанному на уроке. Каков путь Раскольникова к преступлению ?

Душевные муки и поиски выхода из тупиковой ситуации,

Безмерная гордость и уверенность в своей исключительности

Разговор студента и офицера в распивочной,

Теория о «двух разрядах»

- «случайности», подталкивающие на убийство (страшная история жизни Мармеладовых, письмо от матери, опозоренная девушка на бульваре, случайно услышанный разговор мещан с Лизаветой)

Мысль героя - решиться хоть на что-нибудь,

Раскольников идет на преступление, разрешает себе «кровь по совести». Он убивает процентщицу и сестру ее Лизавету.

Что же толкает героя на преступление? Каковы его мотивы?

1. «Он был задавлен бедностью».

2. Отчужденность, одиночество приводят Раскольникова к тому, что он всюду видит подтверждение своей теории. Герой хочет решить для себя вопрос: кто он - тварь дрожащая или право имеет.

3) Совесть и гордыня в столкновении порождают конфликт между природой человека и его умом. Противоположные чувства - жалость к страдающим и презрение к слабым - толкают Раскольникова на преступление. Герой хочет решить проблему, можно ли, преступив законы враждебного человеку общества, прийти к счастью.

После убийства жизнь Раскольникова становится невыносимой: …Это было какое-то бесконечное, почти физическое отвращение ко всему… Ему гадки были все встречные, - гадки были их лица, походка, движение. Просто наплевал бы на кого-нибудь, укусил бы, кажется, если бы кто-нибудь с ним заговорил…». Жизнь подталкивает героя к анализу произошедшего, и уйти от этого Раскольникову невозможно.

5.Д/З: прочитать 2 и 3 части романа, подготовить рассказ о теории Раскольникова.

Использованная литература

И.В.Золотарёва, Т.И.Михайлова. Поурочные разработки по литературе. 10 класс. 2 полугодие. - М.: ВАКО, 2003

Г.Фефилова. Литература. Планы-конспекты для 105 уроков. - М.: АСТ, 2016