Преступный суд. (ч.3 задачи церковного суда). Автофекалия с ней случилась, фимка «Новая хронология» на церковно-историческом фронте

Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод; народ умирал.Но у епископа милостью неба
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон;
Общей бедою не тронулся он.Слушать их вопли ему надоело;
Вдруг он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон."Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет", -
Так говорил изумленный народ.К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый огромный сарай отворен:
В нем угостит их епископ ГаттонВот уж столпились под кровлей сарая
Все пришельцы из окружного края:
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей.В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал как невинный и снов не видал…
Правда! но боле с тех пор он не спал.Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный потрет,
Так, что холстины и признака нет.Он обомлел; он от страха чуть дышит:
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
"Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна".Вот и другое в ушах загремело:
"Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон".Ход был до Рейна от замка подземный,
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
В Реинской башне спасусь", - говорит.Башня из реинских волн поднималась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится:
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.Смотрит он: кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; Невесело ей:
Чует она приближенье мышей.Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник: а мыши плывут:
Ближе и ближе: доплыли: ползут:Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.Вдруг ворвались неизбежные звери
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты:
Что тут, епископ, почувствовал ты?Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он:
Так был наказан епископ Гаттон.

Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод, народ умирал.

Но у епископа, милостью неба,
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.

Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.

Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.

«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет»,-
Так говорил изумленный народ.

К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворен,
В нем угостит их епископ Гаттон.

Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края…
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.

Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».

В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал…
Правда! но боле с тех пор он не спал.

Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.

Он обомлел; он от страха чуть дышит…
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».

Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».

Ход был до Рейна от замка подземной;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
«В Рейнской башне спасусь»,- говорит.

Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.

В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.

Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.

Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится…
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.

Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник… а мыши плывут…
Ближе и ближе… доплыли… ползут.

Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.

Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты…
Что тут, епископ, почувствовал ты?

Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он…
Так был наказан епископ Гаттон.

Анализ стихотворения «Суд Божий над епископом» Жуковского

Стихи «Суд Божий над епископом» Василия Андреевича Жуковского – перевод баллады Роберта Саути с тем же названием.

Произведение датируется мартом 1831 года. Автору его в эту пору исполнилось 48 лет, он наставник наследника русского престола, известный литератор, переводчик, готовит к изданию несколько новых книг, хлопочет о процветании журнала «Европеец» своего родственника И. Киреевского. В жанровом отношении – баллада, по размеру – четырехстопный дактиль, рифмовка смежная. В основе произведения Р. Саути лежит легенда о жадном епископе. История открывается безрадостной картиной всеобщего бедствия: сделался голод. Однако епископ Гаттон оказался экономным, и запасов в его угодьях должно было хватить на время голода. Прознавший об этом народ требует пищи. Вскоре он и вовсе запрещает пускать к себе людей. Но чтобы решить вопрос наверняка, придумывает «страшное дело»: созвать всех голодающих в свой сарай, да сжечь. Ослепленный жадностью, он видит в погибших лишь докучливых мышей. Нечестивому Гаттону даже мнится, что вся округа будет ему благодарна. Впрочем, та ночь была последней спокойной ночью в его жизни. Уже утром он подивился на присутствие мышей в его покоях. В портретной галерее ими был объеден как раз его портрет. Объятый суеверным страхом, герой отовсюду получает самые убийственные вести. В амбаре пусто, вокруг замка – полчища воинственных мышей. Он спешит укрыться в высокой башне. Между тем, и там не спасения. С ним заперта кошка. Ее поведение ясно свидетельствует, что мышиная армия уже близко, пощады не будет ни ей, ни ему. Только тогда епископ вспомнил о Боге и взмолился о помощи. Поэт рисует зловещую картину ожившей от множества плывущих мышей воды. В заключительных четверостишиях апофеоз полного ужаса: сыплются градом, с боков, с высоты. Следом идет вопрос от самого рассказчика: что тут почувствовал ты? В финале – натуралистическая сцена гибели преступника: весь раздернут был. В этом и состояло наказание немилосердного человека. Из-за своего безумия и самодовольства он лишился не только всего, что имел, но и самой жизни, а также – надежды на лучшую загробную участь. Сравнение: как невинный. Бог на тебя: идиома (то есть, кара за злодейство). Пояснение: (говорит). Эпитеты: крепкий, диком, неизбежные. Топоним: Рейн. Многоточия в самых экспрессивных, кульминационных моментах. Инверсия: смотрит он. Звукоподражательный глагол: мяучит. Ряд перечислений. Троекратная анафора ближе к финалу: слышно. Лексическими повторами автор усиливает панику.

В переводческом наследии поэта В. Жуковского есть и английская баллада о скупом епископе Гаттоне.

Были и лето и осень дождливы;

Были потоплены пажити, нивы;

Хлеб на полях не созрел и пропал;

Сделался голод; народ умирал.

Но у епископа милостью Неба

Полны амбары огромные хлеба;

Жито сберег прошлогоднее он:

Был осторожен епископ Гаттон.

Рвутся толпой и голодный и нищий

В двери епископа, требуя пищи;

Скуп и жесток был епископ Гаттон:

Общей бедою не тронулся он.

Слушать их вопли ему надоело;

Вот он решился на страшное дело:

Бедных из ближних и дальних сторон,

Слышно, скликает епископ Гаттон.

«Дожили мы до нежданного чуда:

Вынул епископ добро из-под спуда;

Бедных к себе на пирушку зовет», -

Так говорил изумленный народ.

К сроку собралися званые гости,

Бледные, чахлые, кожа да кости;

Старый, огромный сарай отворён:

В нем угостит их епископ Гаттон.

Вот уж столпились под кровлей сарая

Все пришлецы из окружного края…

Как же их принял епископ Гаттон?

Был им сарай и с гостями сожжен.

Глядя епископ на пепел пожарный

Думает: «Будут мне все благодарны;

Разом избавил я шуткой моей

Край наш голодный от жадных мышей».

В замок епископ к себе возвратился,

Ужинать сел, пировал, веселился,

Спал, как невинный, и снов не видал…

Правда! но боле с тех пор он не спал.

Утром он входит в покой, где висели

Предков портреты, и видит, что съели

Мыши его живописный портрет,

Так, что холстины и признака нет.

Он обомлел; он от страха чуть дышит…

Вдруг он чудесную ведомость слышит:

«Наша округа мышами полна,

В житницах съеден весь хлеб до зерна».

Вот и другое в ушах загремело:

«Бог на тебя за вчерашнее дело!

Крепкий твой замок, епископ Гаттон,

Мыши со всех осаждают сторон».

Ход был до Рейна от замка подземный;

В страхе епископ дорогою темной

К берегу выйти из замка спешит:

«В Реинской башне спасусь» (говорит).

Башня из рейнских вод подымалась;

Издали острым утесом казалась,

Грозно из пены торчащим, она;

Стены кругом ограждала волна.

В легкую лодку епископ садится;

К башне причалил, дверь запер и мчится

Вверх по гранитным крутым ступеням;

В страхе один затворился он там.

Стены из стали казалися слиты,

Были решетками окна забиты,

Ставни чугунные, каменный свод,

Дверью железною запертый вход.

Узник не знает, куда приютиться;

На пол, зажмурив глаза, он ложится…

Вдруг он испуган стенаньем глухим:

Вспыхнули ярко два глаза над ним.

Мечется кошка; невесело ей:

Чует она приближенье мышей.

Пал на колени епископ и криком

Бога зовет в исступлении диком.

Воет преступник… а мыши плывут…

Ближе и ближе… доплыли… ползут.

20Вот уж ему в расстоянии близком

Слышно, как лезут с роптаньем и писком;

Слышно, как стену их лапки скребут;

Слышно, как камень их зубы грызут.

Вдруг ворвались неизбежные звери;

Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,‎

Спереди, сзади, с боков, с высоты…

Что тут, епископ, почувствовал ты?

Зубы об камни они навострили,

Грешнику в кости их жадно впустили,

Весь по суставам раздернут был он…

Так был наказан епископ Гаттон.

Почитал текст мон. Диодора (Ларионова) о том, что, дескать, «в обсуждении нынешних событий, связанных с “автокефалией”, основной характерной чертой московской стороны является невежество» (http://gefter.ru/archive/25351). Очевидно, что сам автор себя к «московской стороне» не относит и, посему, сам себя названной характерной чертой обладающим не считает. Хорошо, коли так.
Но вот, как говорится, «какая штука»...
В самом начале, говоря об обвинениях Константинопольского патриарха «московской стороной» в «ереси папизма», мон. Диодор указывает, что обвинители не знают (или делают вид, что не знают), «чем различаются системы управления Ватикана и Православных Церквей в модели, предлагаемой Константинопольским патриархом».
Возможно, что так и есть. Однако же насколько предлагаемая мон. Диодором и, видимо, патр. Константинопольским, «модель» бесспорна сама по себе? Вот автор пишет о судебной власти, которой обладает согласно этой модели патр. Константинопольский:
«Что же касается судебной власти, то точно так же, как на уровне Поместной Церкви, она принадлежит патриарху и его синоду, на уровне Вселенской Церкви она принадлежит Вселенскому патриарху, возглавляющему Вселенский собор, или, после отпадения Римского престола, Собор Восточных патриархов (подробнее см. ниже). Такое право было дано Вселенскому патриарху 17-м правилом 4-го Вселенского собора, напомню, высшего законодательного органа в Церкви: “Если кто обижен будет своим митрополитом, то да судится экзархом своей области или Константинопольским престолом”; и 9-м правилом того же собора: “Если на митрополита области епископ или клирик имеет неудовольствие, да обращается или к экзарху области, или к престолу царствующего Константинополя и пред ним да судится”».

Понятное дело, московские богословы не могут (или по невежеству, или по некой менее извинительной причине) дать верную интерпретацию сказанному IV Вселенским собором. А византийские толкователи? Хорошо бы их послушать, наверное?
О праве судиться у Константинопольского патриарха говорит, комментируя 9 Правило, Зонара:
«если епископ, или клирик имеет дело, то есть какое нибудь пререкание и обвинение на митрополита области; в таком случае правило хочет, чтобы судиею дела был экзарх того округа, к которому принадлежат имеющие между собою распрю, или архиепископ Константинополя. Одни говорят, что экзархами округов называются патриархи, а другие, что это митрополиты».

То же, и более ясно, утверждает Аристен:
«если епископ, или клирик имеет какое либо дело против митрополита, они должны судиться или у экзарха округа, то есть патриарха, под властию которого состоят митрополиты сих областей, или у патриарха константинопольского. Этого преимущества, то есть чтобы митрополит, состоящий под властию одного патриарха, был судим другим, ни правилами, ни законами не дано ни одному из прочих патриархов, кроме константинопольского»

Не противоречит им и Славянская Кормчая:
«Аще ли епископ или причетник с митрополитом, имать некую распрю, от патриарха вся тоя земли да судиться, под ним же суть епископи, и митрополити всех областей страны тоя: или от патриарха Константина града судиться. Сия бо власть никомуже от инех патриарх дана бысть, ни от правил, ни от закона еже судити митрополита, под инем патриархом суща, другому патриарху, но токмо Константина града патриарху, сие дано есть».

Итак, кажется, все ясно? Однако же отчего-то, комментируя 17 Правило Зонара вдруг уточняет:
«Но не над всеми без исключения митрополитами константинопольский патриарх поставляется судьею, а только над подчиненными ему. Ибо он не может привлечь к своему суду митрополитов Сирии, или Палестины и Финикии, или Египта против их воли; но митрополиты Сирии подлежат суду Антиохийского патриарха, а палестинские — суду патриарха иерусалимского, а египетские должны судиться у патриарха александрийского, от которых они принимают и рукоположение и которым именно и подчинены» .

Почему же нужно это уточнение? Потому, что власть суда патриарха Константинопольского имеет одно условие: он не может судить без того, чтобы к нему добровольно обратились те, кто находятся под властью других патриархов .
Мон. Диодор это условие игнорирует, что дает ему возможность показать читателям, будто его и патр. Варфоломея «модель» безусловно соответствует модели, утверждаемой IV Вселенским собором. В каких-то случаях это умолчание не является значительным фактом. Однако в случае, когда мы говорим о конкретной проблеме намерения патриарха Варфоломея дать автокефалию Украинской Церкви, это умолчание (когда умалчивающий не знает, или делает вид, что не знает умалчиваемого) оказывается имеющим весьма важное значение. Дело в том, что УПЦ не просила вмешательства Константинополя в свои дела, поэтому оно (вмешательство) не может быть основано на Правилах Халкидонского собора . То есть действия патр. Варфоломея, если их рассматривать с точки зрения указанных правил, могут быть (хотя бы отчасти) характеризованы как «папизм» .

PS
Далее продолжая свою мысль, мон. Диодор пишет:
«Более того, это правило напрямую было отнесено отцами Стоглавого собора к патриарху Константинопольскому как судебной инстанции высшего порядка: “Сия бо власть от инех патриярх никому же предана бысть, ни от правил, ни от закона, еже судити митрополита под инем патриярхом, суща другому патриярху, но токмо Констентина града патриярху се дано есть” (гл. 55).
Как видим, Стоглавый собор не говорит ничего нового в этом отношении, но только лишь толкует соответствующее правило 4-го Вселенского собора. А пример Большого Московского собора 1666-1667 годов с присутствием Восточных патриархов и возглавляемого патриархом Александрийским (вторым после Константинопольского) только утвердил эту практику, сместив патриарха Московского Никона и придав легитимность постановлениям Стоглава (часть из этих постановлений не была утверждена). Таким образом, Большой Московский собор подтвердил, помимо всего прочего, превосходство собора с присутствием Восточных патриархов над собором местным, каковым был Стоглав» .

Оно, вроде, и так. Действительно, Большой Московский собор не опровергает 9 и 17 Правила IV Вселенского собора и подтверждает, что Собор с присутствием восточных патриархов превосходит Поместный (сам факт, что Стоглав назван на БМС «не собором» свидетельствует об этом). Но, во-первых, обошлось без Константинопольского патриарха, якобы имеющего, согласно 9 и 17 Правилам Халкидонского собора, право, равное праву Вселенского собора или Собора Восточных патриархов; во-вторых, в Москве был не один-единственный восточный патриарх; и, главное, в-третьих, восточные патриархи отнюдь не были незваными гостями, явившимися судить «против воли» хозяев, но были призваны ими .

СУД БОЖИЙ НАД ЕПИСКОПОМ

Были и лето и осень дождливы;
Были потоплены пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Сделался голод; народ умирал.

Но у епископа милостью неба
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.

Рвутся толпой и голодный и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.

Слушать их вопли ему надоело;
Вот он решился на страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.

«Дожили мы до нежданного чуда:
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет», —
Так говорил изумленный народ.

К сроку собралися званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворён:
В нем угостит их епископ Гаттон.

Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края...
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.

Глядя епископ на пепел пожарный
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».

В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал...
Правда! но боле с тех пор он не спал.

Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты, и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.

Он обомлел; он от страха чуть дышит...
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».

Вот и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».

Ход был до Рейна от замка подземный;
В страхе епископ дорогою темной
К берегу выйти из замка спешит:
«В Реинской башне спасусь» (говорит).

Башня из рейнских вод подымалась;
Издали острым утесом казалась,
Грозно из пены торчащим, она;
Стены кругом ограждала волна.

В легкую лодку епископ садится;
К башне причалил, дверь запер и мчится
Вверх по гранитным крутым ступеням;
В страхе один затворился он там.

Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод,
Дверью железною запертый вход.

Узник не знает, куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится...
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.

Смотрит он... кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка; невесело ей:
Чует она приближенье мышей.

Пал на колени епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник... а мыши плывут...
Ближе и ближе... доплыли... ползут.

Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.

Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты...
Что тут, епископ, почувствовал ты?

Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он...
Так был наказан епископ Гаттон.