Повинности и обязанности крепостных крестьян. Социально-экономическое и правовое положение российского крестьянства в первой половине XIX века как главный фактор отмены крепостного права Государственные крестьяне права и обязанности

13. Права и обязанности крестьян после реформы 1861 г. (КРАТКО)

Наиболее тяжкие сословные ограничения были ликвидированы. По Общему положению, крестьяне стали иметь «права свободных сельских обывателей, как личные, так и по имуществу».

Крестьяне получили право:

Вступать в брак без разрешения помещика,

Заключать сделки, принимать обязательства,

Обращаться в суд,

Быть свидетелями и поручителями.

В Общем положении были закреплены такие права крестьян, как право:

Открывать и содержать фабрики и другие промышленные предприятия,

Свободно заниматься ремеслом, торговлей.

Следует отметить, что это положение давало возможность выделившейся верхушке крестьянства – кулачеству принимать участи в развитии капиталистических отношений в России.

Общее положение наделяло крестьян довольно полной правоспособностью: крестьяне имели право:

Приобретать в собственность движимое и недвижимое имущество, могли отчуждать его, передавать по наследству и т.д.

Следует подчеркнуть, что права «свободных сельских обывателей» крестьяне получили не сразу и не в полной мере.

В течение первых двух лет после отмены крепостного права крестьяне еще оставались в значительной зависимости от своих прежних владельцев, продолжая отбывать в пользу помещика прежние повинности.

Помещики сразу же со дня обнародования Положений теряли права продажи крестьян, отдачи их в услужение или на другие работы и право переселения крестьян и отдачи их в исправительные учреждения.

Временно обязанные крестьяне

После подписания уставной грамоты и получения вслед за этим земельного надела между помещиком крестьянами возникали обязательные поземельные отношения. Помещики сохраняли право собственности на всю прежнюю землю. Крестьяне же за полученные по реформе в использование земельные наделы отбывали барщинную или оброчную повинность. Эти крестьяне назывались временно обязанными и, по сути, оставались зависимы от помещика. Только после заключения выкупной сделки или выкупа земли (а это они могли сделать только с разрешения помещика) они переходили в разряд крестьян собственников и переставали отбывать феодальную повинность.

По отношению к временно обязанным крестьянам помещик имел и другие права. Так, гл. 6 Общего положения сохраняла за помещиками права вотчинной полиции: право надзора «за охранением общественного порядка и общественной безопасности».

Кроме того, помещик получал право контроля, надзора за органами крестьянского самоуправления, учрежденными по реформе сельскими и волостными сходами. Помещик имел право требовать смены сельских старост и других лиц сельской администрации; сельский староста обязан был безотлагательно выполнять требования помещика по целому ряду вопросов; помещик имел право требовать отмены мирского приговора и созыва сельского схода и т.д.

Крестьяне-собственники

После выкупа земельных наделов (либо после заключения выкупной сделки) крестьяне переходили в разряд крестьян-собственников. Сроки перехода крестьян на выкуп не были определены Положениями и зависимы от воли крестьян перевод из состояния временно обязанных затянулся на многие годы и десятилетия. В 1870 году количество временно обязанных крестьян составляло 32,54 %.

В 1881 году царское правительство задало закон об обязательном переводе крестьян на выкуп и о прекращении временно обязанного состояния с 1 января 1883 года.

В течение первых 9 лет после объявления реформы крестьяне-собственники не имели права продавать свои земельные наделы, уставные грамоты заключались не с отдельными, а с сельским обществом – миром. Мир отвечал круговой порукой за все платежи, подати и повинности, отбываемых крестьянами.

Крестьянин не имел права свободно уйти из сельского общества. Глава 5 Общего положения дает подробный перечень многочисленных условий выхода из мира.

Реформа 1861 года затронула всех крестьян. В отношении дворовых крестьян было издано специальное положение, по которому они освобождались без земли и без выкупа. Однако и в отношении дворовых крестьян принцип постепенности освобождения от крепостной зависимости был сохранен.

Положение о дворовых крестьянах устанавливало, что названные крестьяне должны были в течении двух лет работать на помещика и только после этого они могли получить освобождение без земли и без выкупа.

Были приняты специальные дополнительные правила об устройстве крестьян без земли в случае, если этой земли у них мало. Они также имели право крестьян такими земельными наделами, размеры которых были меньше душевой нормы.

Специальные дополнительные правила были установлены в отношении посессионных и крепостных рабочих. На них также распространялось Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, однако имелись некоторые особенности.

Крепостные и посессионные рабочие, как правило, не наделялись землей. Крепостные рабочие получали усадьбу и полевой надел только в том случае, если они пользовались ими до реформы. Такие же права были и у мастеровых и посессионных рабочих. Почти одновременно с помещичьими крестьянами были освобождены от крепостной зависимости удельные и государственные крестьяне. Удельные крестьяне были освобождены в 1863 году с наделом несколько большим, чем надел помещичьих крестьян, однако у них отрезали часть земли. Удельные крестьяне были переведены на выкуп сразу. Государственные крестьяне также были освобождены от крепостной зависимости с земельными наделом, причем государственным крестьянам, как правило, сохранялся тот земельный надел, которым они пользовались ранее.

По специальному указу 1863 года для крестьян западных губерний Украины и Белоруссии прекращалось состояние временно обязанных. Они были переведены в разряд крестьян-собственников, земельные нормы для них были увеличены.

В 1863 году в связи с вспыхнувшим в Польше восстанием царское правительство вынуждено было провести в Польше аграрную реформу на лучших для крестьян условиях, нежели в русских губерниях.

В 1864 году царское правительство издало именной указ об устройстве крестьян Царства Польского. Согласно Указу крестьяне получили в собственность землю без выкупа, за ними были сохранены те земельные наделы, которыми они пользовались ранее. Крестьяне освобождались от повинностей, которые они несли в пользу помещика. Однако вместо выкупного платежа на плечи польского крестьянства тяжелым бременем лег так называемый поземельный налог, большой по размеру и очень тяжелый для польского крестьянства.

ИЛИ (что больно):

19 февраля 1861 г. Александр II утвердил Положения об отмене крепостного права и издал в связи с этим Манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Кроме Манифеста, были изданы: Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости; Положение об устройстве дворовых людей; Положение о выкупе; Положение о губернских и уездных по крестьянским делам учреждениях; четыре местных положения о поземельном устройстве крестьян в различных губерниях России; Правила о порядке приведения в действие Положений о крестьянах.

Особые Дополнительные правила были приняты в отношении устройства крестьян мелкопоместных владельцев, посессионных крестьян и крепостных рабочих. В 1863 г. было утверждено Положение о крестьянах, водворенных на землях имений государевых, дворцовых и удельных. В связи с реформой в отношении государственных крестьян в 1866 г. бьш принят закон "О поземельном устройстве государственных крестьян в 36 губерниях".

Путем издания ряда специальных актов было проведено освобождение крестьян от крепостной зависимости в национальных районах страны. Подготовка крестьянской реформы, начавшаяся в 1857 г., полностью была в руках дворянства, что, естественно, отразилось в ее документах.

Правовое положение крестьян . Наиболее тяжкие сословные ограничения были ликвидированы. По Общему положению, крестьяне стали иметь "права свободных сельских обывателей, как личные, так и по имуществу" (ст. 2). Крестьяне получили право вступать в брак без разрешения помещика, заключать сделки, принимать обязательства, обращаться в суд, быть свидетелями и поручителями (ст. 21-24). В Общем положении были закреплены такие права крестьян, как право открывать и содержать фабрики и другие промышленные предприятия, свободно заниматься ремеслом и торговлей. Следует отметить, что это положение давало возможность выделившейся верхушке крестьянства - кулачеству принимать участие в развитии капиталистических отношений в России.

Общее положение наделяло крестьян довольно полной право способностью: крестьяне имели право приобретать в собственность движимое и недвижимое имущество, могли отчуждать его, передавать по наследству и т. д.

Следует подчеркнуть, что права "свободных сельских обывателей" крестьяне получили не сразу и не в полной мере. В течение первых двух лет после отмены крепостного права крестьяне еще оставались в значительной зависимости от своих прежних владельцев, продолжая отбывать в пользу помещика прежние повинности.

Помещики сразу же со дня обнародования Положений теряли право продажи крестьян, отдачи их в услужение или на другие работы и право " Общее положение (ст. 7) устанавливало двухлетний срок для составления так называемых уставных грамот-документов, определявших поземельные отношения между помещиками и крестьянами, переселения крестьян и отдачи их в исправительные учреждения (с этого же документа).

Временнообязанные крестьяне. После подписания уставной грамоты и получения вслед за этим земельного надела между помещиком и крестьянами возникали обязательные поземельные отношения. Помещик сохранял право собственности на всю прежнюю землю. Крестьяне же за полученные по реформе в пользование земельные наделы отбывали барщинную или оброчную повинность. Эти крестьяне назывались временнообязанными (ст. 15 Общего положения) и, по сути, оставались зависимыми от помещика. Только после заключения выкупной сделки или выкупа земли (а это они могли сделать только с разрешения помещика) они переходили в разряд крестьян-собственников и переставали отбывать феодальные повинности.

По отношению к временно обязанным крестьянам помещик имел идругие права. Так, гл. VI Общего положения сохраняла за помещикамиправа вотчинной полиции: право надзора "за охранением общественногопорядка и общественной безопасности".

Кроме того, помещик получал право контроля, надзора за органамикрестьянского самоуправления, учрежденными по реформе сельскимистаростами и волостными старшинами, сельскими и волостными сходами. Помещик имел право требовать смены сельских старост и другихлиц сельской администрации; сельский староста обязан был безотлагательно выполнять требования помещика по целому ряду вопросов; помещик имел право требовать отмены мирского приговора и созывасельского схода и т. д.Крестьяне-собственники. После выкупа земельных наделов (либопосле заключения выкупной сделки) крестьяне переходили в разрядкрестьян-собственников. Сроки перевода крестьян на выкуп не былиопределены Положениями и зависели от воли помещика. Поэтому длямногих помещичьих крестьян перевод из состояния временнообязанныхзатянулся на многие годы и десятилетия. В 1870 г. количество временнообязанных крестьян составляло 32,54%.

В 1881 г. царское правительство издало закон об обязательном переводе крестьян на выкуп и о прекращении временнообязанного состояния с 1 января 1883 г.В течение первых 9 лет после объявления реформы крестьянесобственники не имели права продавать свои земельные наделы.

Уставные грамоты заключались не с отдельными крестьянами, а ссельским обществом - миром1. Мир отвечал круговой порукой за всеплатежи, подати и повинности, отбываемые крестьянами.Крестьянин не имел права свободно уйти из сельского общества.

Глава V Общего положения дает подробный перечень многочисленныхусловий выхода из мира.Органы крестьянского управления. Согласно Положениям, в селахдля бывших помещичьих крестьян создавались органы крестьянскогосамоуправления. Все крестьяне-домохозяева сельского общества составляли сельский сход - низшее звено системы органов крестьянскогоуправления.

Сельский сход избирал сельского старосту и других должностныхлиц. Кроме того, ведению сельского схода подлежали вопросы о порядке и своевременности отбывания различного рода повинностей, увольнения членов общества и приеме в него, о пользовании землей, взыскании недоимок и др.

Сельские органы подчинялись волостному управлению, земской полиции и органам администрации.

Несколько сел объединялись в волость, где создавались волостнойсход во главе с волостным старшиной, волостиое управление и сословный крестьянский волостной суд.

Волостной сход решал хозяйственные и финансовые вопросы, ведалраскладкой сборов и повинностей.

Создание сословного крестьянского суда ярко свидетельствует о сохранении значительных элементов феодального строя. Волостной судимел право разбирать имущественные споры между крестьянами (до 100руб.) и судить крестьян за мелкие преступления, совершенные в отношении крестьян же.

В качестве наказания волостной суд мог приговаривать к общественным работам на срок до 6 дней, аресту до 7 дней, штрафу до 3руб. и телесным наказаниям до 20 ударов розгами.

Согласно Положениям для реализации крестьянской реформы и дляконтроля над органами сельского управления были созданы специальные учреждения, ведавшие крестьянскими вопросами: мировые посредники, уездные мировые съезды из мировых посредников и губернскиеприсутствия по крестьянским делам.

Мировые посредники назначались из наиболее родовитых и богатыхпомещиков данной местности. Они намечались уездным дворянскимсобранием, представлялись губернатором и утверждались Сенатом.

Мировым посредникам поручалось наблюдение за органами крестьянского управления. Так, органы сельского и волостного самоуправления обязаны были беспрекословно исполнять все требования мировыхпосредников. Волостной старшина в своей должности утверждался мировым посредником.

Порядок наделения крестьян землей. Согласно реформе помещикисохраняли право собственности на всю землю, однако они были обязаныпредоставить крестьянам так называемую усадебную "оседлость", т.е.землю для дома с приусадебным участком, которую крестьяне имелиправо выкупить, а также полевой надел, выкуп которого мог быть осуществлен лишь с согласия помещика.

Наделение крестьян землей производилось по ревизским душам.Женщины землей не наделялись. Крестьяне были обязаны взять предоставленный им надел. Только по истечении 9 лет крестьяне имели правоот него отказаться.

Местные положения устанавливали размеры душевых наделов в зависимости от конкретных условий, имевшихся в различных губерниях.Обычно определялись максимальный (высший) и минимальный (низший) размеры душевого надела.

Установленные положениями нормы душевых наделов были, какправило, меньше того количества земли, которым крестьяне пользовались до реформы. Помещики имели право "отрезать" часть земли открестьянского дореформенного надела, если этот надел был выше нормы.

Помещик имел также право уменьшить надел до 1/4 высшего надела,если крестьянин соглашался принять его без выкупа (так называемый"дарственный" надел). Этот надел получил у крестьян название"кошачьего" - настолько он был мал. Однако многие крестьяне вынуждены были воспользоваться этим положением реформы.

На 1 января 1881 г. число крестьян, получивших "дарственный" надел, достигло 461 тыс.В результате помещики "отрезали" у крестьян 20% прежних крестьянских наделов.Далее, помещики имели право переносить крестьянские наделы надругие места и широко пользовались этим правом для того, чтобы лучшие земли оставить за собой, а крестьянам дать менее удобные, малопригодные для обработки земли.

Кроме того, помещики имели право требовать обмена невыкупленных крестьянами наделов, если там обнаруживались полезные ископаемые или если эта земля оказывалась им нужной для каких-либо хозяйственных целей (гл. 2 Местного положения для великороссийских, новороссийских и белорусских губерний). Лес, как правило, крестьяне пореформе не получали.

формы крестьянского землевладения.

Царское правительство, готовя крестьянскую реформу, решило сохранить общинное землепользование.

Община была сохранена во всех губерниях, где она существовала дореформы. Причем выход из общины был чрезвычайно затруднен, почтиневозможен. Таким образом, пребывание в общине носило фактическипринудительный характер. Земля находилась в пользовании, а затем всобственности всего крестьянского общества и периодически делиласьмежду крестьянскими дворами.

Сохранение общины давало возможность царскому правительству ипомещикам взимать с крестьян государственные подати и обеспечиватьотбывание повинностей в пользу помещика. Община отвечала за каждого своего члена круговой порукой, привязывала крестьян к земле. Следует подчеркнуть, что крестьяне получили, по сути, нищенские земельные наделы, владея которыми нельзя было прокормиться. К тому жекрестьянин фактически не мог распоряжаться своим наделом. В результате помещики сохранили в своих деревнях дешевую рабочую силу.

Крестьяне вынуждены были брать землю в аренду на кабальных условиях.Сохранение общины явилось, безусловно, феодально-крепостническим пережитком, тормозившим развитие капиталистических отношений в России.

Кроме общинного землевладения, реформа установила (для тех губерний, где и до реформы не было общины) подворно-участковый наследственный принцип владения землей. Этот принцип больше отвечалинтересам капиталистического развития, так как давал крестьянинубольшую возможность распоряжаться земельными наделами.Выкуп земельных наделов. Земельные наделы давались крестьянамза выкуп. Крестьянин имел право выкупить свою усадьбу. Выкупить жеполевой надел он мог только с согласия помещика или даже по одностороннему его требованию. Вопрос о размере выкупа, об организациивыкупной операции решался в специальном положении о выкупе. Сумма выкупа определялась путем капитализации годового оброка. Оброк,который помещик получал от своего крестьянина, принимался за постоянный доход, составлявший 6% капитала.

Крестьянин не мог в большинстве случаев заплатить выкуп. Поэтомуцарское правительство, учитывая стремление помещиков получить деньги сразу, решило выплатить им всю выкупную сумму. С этой цельюбыла организована так называемая выкупная операция, направленная,как это утверждало царское правительство, "на содействие крестьянам вприобретении земли в собственность".

В чем заключалась эта выкупная операция?

Помещику причиталось 75% (если крестьяне получали неполный надел) или 80% (если надел был полный) выкупной суммы из государственной казны деньгами или ценными бумагами. Остальные 20-25% крестьянин должен был внести помещику сам. Сумму, полученную помещиком из царской казны, крестьянин должен был погашать в течение49 лет по 6% ежегодно.

Таким образом, выкупная операция, с одной стороны, удовлетворялаинтересы помещиков, ибо помещики сразу получали все причитавшиесяим деньги и могли эти деньги пустить в оборот. С другой стороны, государственная казна также имела выгоду, ибо получала большие проценты.

С помощью выкупной операции крестьяне заплатили за землю в несколько раз больше, чем она стоила на рынке в это время. Рыночнаястоимость всей выкупленной крестьянами земли составила 543 млн.руб., а крестьяне заплатили за наделы свыше 2 млрд. золотом.Выкупные платежи тяжким бременем лежали на плечах крестьянства в течение почти полувека. Крестьяне в ряде случаев не могливовремя выплатить государству причитающиеся проценты за ссуду.

Вместе с долгом росла и зависимость крестьян от помещика.Таким образом, в результате реформы помещики не только сохранили за собой огромные поместья и дешевую рабочую силу, но и обеспечили на долгое время доход, который они получали от крепостных крестьян до реформы.

Условия освобождения других категорий крестьян от крепостнойзависимости. Реформа 1861 г. затронула всех крестьян. В отношениидворовых, крестьян было издано специальное положение, по которомуони освобождались без земли и без выкупа. Однако и в отношении дворовых крестьян принцип постепенности освобождения от крепостнойзависимости был сохранен.Положение о дворовых крестьянах устанавливало, что названныекрестьяне должны были в течение двух лет работать на помещика итолько после этого они могли получить освобождение без земли и безвыкупа.

Были приняты специальные дополнительные правила об устройствекрестьян мелкопоместных помещиков, по которым последние имелиправо освобождать крестьян без земли в случае, если этой земли у нихбыло мало. Они также имели право наделять крестьян такими земельными наделами, размеры которых были меньше душевой нормы.

Специальные дополнительные правила были установлены в отношении посессионных и крепостных рабочих. На них также распространялось Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, однако имелись и некоторые особенности.Крепостные и посессионные рабочие, как правило, не наделялисьземлей. Крепостные рабочие получали усадьбу и полевой надел тольков том случае, если они пользовались ими до реформы. Такие же правабыли и у мастеровых и посессионных рабочих.

Почти одновременно с помещичьими крестьянами были освобождены от крепостной зависимости удельные и государственные крестьяне.Удельные крестьяне были освобождены в 1863 г. с наделом несколькобольшим, чем надел помещичьих крестьян, однако и у них отрезаличасть земли. Удельные крестьяне были переведены на выкуп сразу. Государственные крестьяне также были освобождены от крепостной зависимости с земельным наделом, причем государственным крестьянам,как правило, сохранялся тот земельный надел, которым они пользовались ранее.

По специальному Указу 1863 г. для крестьян западных губерний Украины и Белоруссии прекращалось состояние временнообязанных. Онибыли переведены в разряд крестьян-собственников, земельные наделыдля них были увеличены.

В 1863 г. в связи с вспыхнувшим в Польше восстанием царское правительство вынуждено было провести и в Польше аграрную реформу налучших для крестьян условиях, нежели в русских губерниях.В 1864 г. царское правительство издало именной Указ об устройствекрестьян Царства Польского. Согласно Указу, крестьяне получили всобственность землю без выкупа, за ними были сохранены те земельныенаделы, которыми они пользовались ранее. Крестьяне освобождались отповинностей, которые, они несли в пользу помещика. Однако вместовыкупного платежа на плечи польского крестьянства тяжелым бременемлег так называемый поземельный налог, большой по размеру и оченьтяжелый для польского крестьянина.

Реформа, проведенная царизмом, не могла полностью ликвидироватьпрежнюю систему общественно-экономических отношений, что способствовало неизбежно сохранению феодально-крепостнических пережитков в деревне.

Крестьяне в период реформы испытывали на себе давление как

помещичьего гнета, сохранившегося в результате реформы, так и гнета растущей буржуазии и кулачества. Широкое развитие в после реформенной России получили так называемые "отработки" и издольщина.

Однако, несмотря на все издержки, крестьянская реформа имелаогромное значение для развития капитализма в России: промышленность получила свободные наемные руки; в сельском хозяйстве устанавливались капиталистические отношения (в результате ликвидациисословного права дворян на землю последняя стала продаваться); быстрее стал развиваться внутренний рынок. В России строятся новые фабрики и заводы, развиваются рыночные отношения, увеличивается числопредпринимателей и рабочих, формируются новые классы.

О социально-экономическом устройстве Российской империи написано немало ученых работ. Благодаря дотошности исследователей наука обогатилась полезными знаниями о хозяйственной жизни того времени, такими, например, как размеры средней крестьянской запашки и особенности севооборота в разных губерниях. Но множество этих и других хозяйственных подробностей не в состоянии передать духа эпохи, без чего все отдельные и даже самые важные данные делаются бессмысленным набором цифр.

О том, что же представляла собой Россия XVIII - середины XIX века, что было целью тяжелых жертв, принесенных народом «на алтарь отечества», - без устали спорят профессионалы и дилетанты, почвенники и западники. Тем примечательнее объективное свидетельство современника. В своей книге, посвященной истории рязанского дворянства, председатель губернской археографической комиссии А.Д. Повалишин замечательно точно характеризует период господства крепостного права: «Все в сущности клонилось к тому, чтобы дать помещику средства для жизни, приличной благородному дворянину».

Несколько сотен тысяч «благородных» российских помещиков по воле правительства стали олицетворять собой и государство, и нацию. В то же время миллионы ревизских душ в России именовались не иначе как «хамами» и «хамками», «подлыми людьми». А понятие «народ» в его действительном возвышенном смысле встречалось только в поэтических сочинениях, обращенных к далекому прошлому.

Исключительное положение господ окончательно было закреплено в «Жалованной грамоте дворянству», данной Екатериной II в 1785 году. Текст «грамоты» полон перечислением дворянских привилегий и прав. Но более всего этот документ примечателен своими умолчаниями. И главное из них - совершенное неупоминание в тексте о крепостных людях. Это умолчание несло в себе страшное значение - оно окончательно превращало живых русских крестьян в простую материальную часть помещичьей собственности. Как и следует в рабовладельческом обществе, весь смысл жизни крепостного человека, его предназначение состояли теперь исключительно в обеспечении своего господина и удовлетворении любых его потребностей.

Подневольное население обычной помещичьей усадьбы оказывалось довольно пестрым, и каждый имел в ней свои обязанности. Но наиболее многочисленными обитателями любого поместья были, конечно, крестьяне. Круг крестьянских повинностей был чрезвычайно широк и никогда не ограничивался работой на пашне. По приказу из господской конторы крепостные должны были выполнять любые строительные работы, вносить подати натуральными продуктами, трудиться на заводах и фабриках, устроенных их помещиком, или вовсе навсегда покидать родные края и отправляться в дальний путь, если господин решил заселить благоприобретенные им земли в других губерниях.

По словам Ивана Посошкова, автора одного из первых русских экономических трактатов «Книги о скудости и богатстве», помещики в своей хозяйственной деятельности руководствовались простым правилом: «Крестьянину-де не давай обрасти, но стриги его яко овцу догола».

Одним из основных способов извлечения прибыли из крестьянского труда было обложение оброком. На первый взгляд эта повинность может показаться не слишком обременительной. Оброчный крестьянин ежегодно выплачивал господину определенную денежную сумму и во всем остальном имел возможность трудиться и жить относительно самостоятельно. Помещикам оброчная система была также удобна. Она обеспечивала регулярный доход с имения и одновременно избавляла от необходимости вникать в хозяйственные дела. И все же, как правило, на оброк переводили поместья, расположенные в нечерноземных губерниях и там, где земледелие не приносило необходимого дохода. В условиях натурального хозяйства «живые» деньги были редкостью. Чтобы расплатиться с помещиком, крестьяне отправлялись на заработки в города. Там они нанимались на фабрики, зарабатывали каким-нибудь ремеслом или становились извозчиками. Часто целые деревни и села специализировались на том или ином промысле. Так, село Павлово на Оке, вотчина графов Шереметевых, славилось мастерами-замочниками и кузнецами, среди которых было немало зажиточных.

Но в большинстве случаев оброчные крестьяне оказывались в крайне тяжелом положении. Господа кроме денег требовали доставки натуральных припасов - продовольствия, дров, сена, холста, пеньки и льна. Примером натуральных господских поборов может служить перечень из поместья полковника Аврама Лопухина в селе Гуслицах: деньгами 3270 руб., сена 11000 пудов, овса, дров трехаршинных, 100 баранов, 40000 огурцов, рубленной капусты 250 ведер, 200 куриц, 5000 яиц, также ягод, грибов, овощей и прочего - «сколько потребуется для домашнего обиходу».

Иностранный путешественник был потрясен, став однажды свидетелем выполнения натуральной повинности в дворянском поместье: «Подобно пчелам, крестьяне сносят на двор господский муки, крупы, овса и прочих жит мешки великие, стяги говяжьи, туши свиные, бараны жирные, дворовых и диких птиц множество, коровья масла, яиц лукошки, сотов или медов чистых кадки, концы холстов, свертки сукон домашних».

Кроме этого крестьяне были обязаны каждый год на мирской счет выставлять плотников для строительства жилых и хозяйственных зданий в разных вотчинах, рыть пруды и проч. Они содержали на свой счет управителя и его семью. По требованию помещика крестьяне на собственных подводах и лошадях отправлялись в дорогу по разным господским надобностям.

С.Т. Аксаков так начинает свою «Семейную хронику»: «Тесно стало моему дедушке жить в Симбирской губернии, в родовой отчине своей, жалованной предкам его от царей московских…» Следствием этой «тесноты» стало переселение дедушки в соседнюю губернию вместе с пожитками, слугами, чадами и домочадцами. Конечно, переселяемых крестьян никто не спрашивал о том, тесно ли было им и хотят ли они расставаться с родными местами. Но более значимым было то, что все расходы по переселению ложились на самих крестьян. С.Т. Аксаков не углубляется в хозяйственные подробности, поэтому придется обратиться к данным по имению упоминавшегося А. Лопухина. Когда он задумал перевести несколько крестьянских семей из подмосковной в свою орловскую вотчину, для них были куплены шубы, сани и множество других вещей, необходимых для обзаведения хозяйством на новом месте. Эта отеческая забота помещика легла дополнительным бременем на оставшихся на месте крестьян, поскольку все было куплено за их счет. Но, кроме того, остающиеся должны были платить за переселенных оброк и выполнять прочие повинности вплоть до новой ревизии. Расходов и обязанностей было слишком много, и число их постоянно увеличивалось, в результате чего лопухинские крестьяне, в челобитной на имя императрицы, жаловались, что под властью своего господина они «пришли в крайнее разорение и скудость».

Правда, встречались помещики, старавшиеся не слишком обременять своих крестьян. Они если и требовали наряду с оброчными деньгами некоторых натуральных повинностей, в том числе и доставки продуктов, то делали это не сверх установленных платежей, а включали их в сумму оброка. Но такие щепетильные господа были настоящей редкостью, исключением из общего правила.

Вообще все в поместье, в том числе и судьба крестьян, их благополучие или разорение, целиком зависели от воли владельца. Ни закон, ни обычай не определяли никакой другой меры во взаимоотношениях господ и крепостных людей. Добрый и состоятельный, или просто легкомысленный помещик мог назначить необременительный оброк и много лет вообще не показываться в имении. Но чаще всего бывало иначе, и крестьяне, кроме денег и натуральных повинностей, должны были еще и обрабатывать господскую землю. Так, например, крестьяне одного помещика московского уезда, кроме оброка в 4 тысячи рублей, пахали для господина по 40 десятинярового хлеба и по 30 десятин ржи. В течение года они возили в столичный дом помещика дрова, сено и столовые припасы, для чего потребовалось несколько сотен подвод; отстроили новый дом в одной из вотчин, на что, кроме своего труда и леса, израсходовали около одной тысячи рублей из личных средств. Крестьяне обер-провиантмейстера Алонкина в прошении на имя императора Павла жаловались, что господин наложил на них оброк по 6 рублей с души, а притом принуждает обрабатывать помещичью землю в размере 600 десятин. Кроме того, Алонкин «на работу посылает ежедневно как мужчин так и женщин для копания прудов, и на работе безщадно и безчеловечно мучил побоями. Некоторые от оных побоев померли, а другие женщины, беременные, от безщадного телесного наказания выкинули мертвых младенцев, и так чрез самое его безчеловечие пришли все в нищее братство»…

Не легче было крестьянам и в том случае, если господа не заставляли исполнять лишних работ, но предпочитали просто повышать сумму оброка. Нередко такие платежи были столь высоки, что вконец разоряли крестьянское хозяйство. Крестьяне генерал-аншефа Леонтьева оказались доведены поборами помещика до такой крайности, что были вынуждены в конце концов питаться подаянием. Тщетно умоляя своего господина уменьшить бремя выплат, они обратились с отчаянной челобитной к императрице, в которой признавались, что и продав «последние из домишков своих», не смогут выплатить и трети возложенного на них оброка. При этом управитель, по приказу Леонтьева, их «бьет и мучит нещадно» с женами и детьми.

Крестьянин Н. Шипов вспоминал: «Странные бывали у нашего помещика причины для того, чтобы увеличивать оброк. Однажды помещик с супругою приехал в нашу слободу. По обыкновению, богатые крестьяне, одетые по-праздничному, явились к нему с поклоном и различными дарами; тут же были женщины и девицы, все разряженные и украшенные жемчугом. Барыня с любопытством всех рассматривала и потом, обратясь к своему мужу, сказала: "У наших крестьян такие нарядные платья и украшения; должно быть, они очень богаты и им ничего не стоит платить нам оброк". Недолго думая, помещик тут же увеличил сумму оброка».

Примеров подобного произвола множество, они были обыкновенны, и именно потому, что крестьяне рассматривались просто как одушевленное средство для обеспечения своему господину необходимых условий для жизни, «приличной благородному дворянину». Об одном из таких «благородных» помещиков рассказывает Повалишин. Некто Л., промотавшийся офицер, после долгого отсутствия вдруг нагрянул в свою деревню и сразу значительно увеличил и без того немалый оброк. «Что будешь делать, - жаловались крестьяне, - барину надо платить, а платить нечем. Недавно он был здесь сам и собирал оброк. Сек тех, которые не платят. Вы мои мужики, говорил он нам, должны выручать меня; у меня кроме этой шинели нет ничего… Один было сказал, что негде взять, он его сек, - сек как собаку; велел продавать скот, да никто не купил. Кто же купит голодную скотину - кости да кожа? Сорвал с тех, которые побогаче, 1000 рублей и уехал. Остальные велел прислать к нему».

Такое посещение дворянином своей вотчины больше похоже на разбойничий налет. Но еще тяжелее приходилось крестьянам, если руку на их пожитки накладывал барин дельный, да еще и ласковый, каким запомнился его господин бывшему крепостному Савве Пурлевскому.

Помещик приехал в село с супругой и сразу прошелся по улице, внимательно все оглядывая, заходя в дома, распрашивая мужиков о житье-бытье. Держал себя с крестьянами просто, умел расположить к себе. На приветствие мирского схода отвечал степенно, с видимым уважением к собравшимся старикам. Бурмистр от имени села кланялся барину, говорил, что всем миром Бога молят о здравии господина и чтят память недавно почившего папеньки его. Барин улыбнулся, отвечал: «И это, старики, не худо. Спасибо за память». Но потом как-то так вдруг перешел к делу, что никто и опомниться не успел: «Но не забывайте, что нам нужны теперь деньги. Мы не хотим увеличивать оброк, а вот что сделаем. Соберите нам единовременно двести тысяч рублей. Как вы люди все зажиточные, исполнить наше желание вам не трудно. А? Что скажете?»

Поскольку крестьяне молчали в растерянности от услышанного, господин воспринял их молчание за положительный ответ: «Смотрите же, мужички, чтобы внесено было исправно!» Но тут сходка взорвалась криками: «Нет, батюшка, не можем!» «Шутка ли собрать двести тысяч!» «Где мы их возьмем?»

А дома-то смотри какие настроили, - возразил, усмехнувшись, барин.

Но сход не унимался: «Питаемся промыслом, платим оброк бездоимочно. Чего еще?»

Пурлевский продолжает: «Услышав такой решительный отказ, барин посмотрел на нас, опять улыбнулся, повернулся, взял барыню под ручку, приказал бурмистру подавать лошадей и тотчас уехал… Через два месяца вновь собрали сходку, и тогда уж без околичности был прочитан господский указ, в котором начистоту сказано: "По случаю займа в Опекунском совете325 тысяч на двадцать пять лет, процентов и погашения долга требуется около 30 тысяч в год, которые поставляется в непременную обязанность вотчинного правления ежегодно собирать с крестьян, кроме прежнего оброка в 20 тысяч; и весь годичный сбор в 50 тысяч разложить по усмотрению нарочно выбранных людей, с тем, чтобы недоимок ни за кем не числилось, в противном случае под ответственностью бурмистра неплательщики будут, молодые - без очереди сданы в солдаты, а негодные на службу - отосланы на работу в сибирские железные заводы".

В безмолвной тишине, прерываемой вздохами, окончилось чтение грозного приказа. В этот момент в первый раз в жизни почувствовал я прискорбность своего крепостного состояния… Такой огромный налог всех устрашил до крайности. Казался он нам и незаконным. Но что же было делать? В то время подавать жалобы на господ крестьянам строго воспрещалось…»

Оброк часто бывал индивидуальной повинностью, когда им облагали не все население поместья, а отдельных людей, приносивших господину доход своим ремеслом или искусством. Хозяйственные помещики, как правило, тщательно отбирали среди крестьянских детей способных к той или иной деятельности и отдавали в обучение. Повзрослев, такие крепостные мастера и ремесленники исправно выплачивали барину большую часть заработанных денег.

Особенно ценились талантливые музыканты, художники, артисты. Они, кроме того, что приносили значительный доход, способствовали росту престижа своего господина. Но личная судьба таких людей была трагичной. Получив, по прихоти барина, блестящее образование, пожив нередко за границей и в Петербурге, где многие, не догадываясь об их происхождении, обращались с ними как с равными, достигнув мастерства в своем искусстве, крепостные артисты забывали, что они - всего лишь дорогая игрушка в руках хозяина. В любое мгновение их мнимое благополучие могло быть разбито по мимолетному капризу помещика.

Крепостной человек помещика Б., Поляков, окончил Академию живописи, получил множество наград и отличий. Ему заказывали портреты представители известнейших аристократических фамилий, и за каждую работу художник получал значительные гонорары. Но его господину захотелось, чтобы художник прислуживал ему в качестве форейтора. Напрасно учителя и покровители Полякова хлопотали о смягчении его участи. Помещик был неумолим, и закон целиком оказывался на его стороне. Судьба Полякова сложилась трагически. Современник передает в своих воспоминаниях, что он был выдан хозяину и «по настойчивому приказанию своего господина сопровождал его на запятках кареты по Петербургу, и ему случалось выкидывать подножки экипажа перед теми домами… где он сам прежде пользовался почетом, как даровитый художник. Поляков вскоре спился с кругу и пропал без вести». После этого на совете Академии постановили только, что отныне, во избежание подобных досадных случаев, не принимать в ученики крепостных людей без отпускной от помещика.

Свидетельства о таких судьбах встречаются у многих мемуаристов, русских и иностранцев. Француз де Пассенанс рассказывает историю о крепостном музыканте. После обучения своему искусству в Италии у лучших мастеров музыки молодой человек вернулся на родину по требованию помещика. Барин остался доволен его успехами и заставил играть перед многолюдным обществом, собравшимся в тот вечер в господском доме. Желая удивить им своих гостей как редкой диковиной, барин велел играть без перерыва много часов кряду. Когда скрипач попросил позволения отдохнуть, господин вспылил: «Играй! А если будешь капризничать, то вспомни, что ты мой раб; вспомни о палках!» Отвыкший от нравов, заведенных в родном отечестве, доведенный до отчаяния усталостью и безвыходностью своего положения, униженный человек выбежал из залы в людскую и топором отрубил себе палец на левой руке. Пассенанс приводит его слова: «Будь проклят талант, если он не смог избавить меня от рабства!»

Этот поступок, в духе древних римлян, не был оценен по достоинству в дворянском доме. Своим следствием он мог иметь только жестокое наказание на конюшне и вечную ссылку в глухую деревню, где бывший музыкант до конца дней должен был ухаживать за скотом или исполнять другую черную работу.

Осознание полного бесправия и беспомощности приводило к тому, что крепостные люди, по разным обстоятельствам приобщившиеся на короткое время к иной жизни и снова ввергнутые в рабство, кончали самоубийством или спивались. Эти происшествия, иногда упоминавшиеся в «благородном» обществе в качестве забавного анекдота, приводили в изумление и ужас иностранных гостей. Они никак не могли понять, каким непостижимым образом в русских аристократах сочетаются внешний лоск цивилизованности и варварский деспотизм.

Но большая часть крепостных крестьян была предусмотрительно избавлена своими господами и попечением правительства от искушения славой и душевных терзаний.

Абсолютное большинство из них не только не учились в Италии у лучших живописцев и музыкантов, но никогда не выезжали из родного села в ближайший уездный город. Они всю жизнь трудились на барщине.

Причиной чрезвычайно тяжелого положения барщинных крестьян, которое признавалось всеми, от частных лиц до самой императрицы, была неопределенность размеров их повинностей помещику. На протяжении всего XVIII и до середины XIX века просвещенные вельможи подавали «на высочайшее имя» записки и доклады, в которых предлагали те или иные меры по изменению этого положения. Сама Екатерина и ее преемники неоднократно заявляли о необходимости юридическими нормами ограничить произвол - но за все время существования крепостного права правительство так и не решилось предпринять никаких практических мер, которые действительно могли бы облегчить участь крестьян.

Соборное Уложение 1649 года глухо оговаривается только о запрете принуждать к работам по воскресным и праздничным дням. За сто лет, прошедших со времени издания Уложения, землевладельцами повсеместно игнорировались и эти робкие законодательные ограничения. А вынужденное обстоятельствами постановление Павла I «о трехдневной барщине» носило исключительно рекомендательный характер и почти нигде не исполнялось. От произвола помещика зависело не только число барщинных дней, но и продолжительность работы в течение дня. Эта продолжительность нередко была такой, что захватывала и часть ночи, не оставляя крестьянам даже темного времени суток для работы на своем поле. В такой ситуации едва ли не верхом гуманности выглядела инициатива части дворян ораниенбаумского и ямбургского уездов Санкт-Петербургской губернии, определивших своим крестьянам четкие рабочие нормы: не более 16 часов/сутки в летние месяцы.

При отсутствии правил в одном и том же уезде у соседей-помещиков практиковались разные сроки барщины. Некоторые господа вводили у себя в имении вовсе разорительный для крестьянского хозяйства обычай, когда крепостные безотлучно трудились на пашне помещика до тех пор, пока не заканчивался весь круг сельских работ, и только после этого их отпускали на свои участки.

В таких обстоятельствах неудивительно, что у многих помещиков возникла мысль о совершенной ликвидации отдельных крестьянских наделов и включении их в господскую запашку. Крестьяне, лишенные какого бы то ни было личного хозяйства, теперь полностью превращались в сельских рабов. Это уродливое явление российской действительности времен империи, развившееся из неограниченной законом барщины, получило название «месячины».

Радищев дает подробное описание такой рабовладельческой плантации: «Сей дворянин Некто всех крестьян, жен их и детей заставил во все дни года работать на себя. А дабы они не умирали с голоду, то выдавал он им определенное количество хлеба, под именем месячины известное. Те, которые не имели семейств, месячины не получали, а по обыкновению лакедемонян пировали вместе на господском дворе, употребляя, для соблюдения желудка, в мясоед пустые шти, а в посты и постные дни хлеб с квасом. Истинные розговины бывали разве на Святой неделе.

Таковым урядникампроизводилася также приличная и соразмерная их состоянию одежда. Обувь для зимы, то есть лапти, делали они сами; онучи получали от господина своего; а летом ходили босы. Следственно, у таковых узников не было ни коровы, ни лошади, ни овцы, ни барана. Дозволение держать их господин у них не отымал, но способы к тому. Кто был позажиточнее, кто был умереннее в пище, тот держал несколько птиц, которых господин иногда бирал себе…

При таковом заведении неудивительно, что земледелие в деревне г. Некто было в цветущем состоянии. Когда у всех худой был урожай, у него родился хлеб сам-четверт; когда у других хороший был урожай, то у него приходил хлеб сам-десят и более. В недолгом времени к двумстам душам он еще купил двести жертв своему корыстолюбию; и, поступая с ними равно, как и с первыми, год от году умножал свое имение, усугубляя число стенящих на его нивах. Теперь он считает их уже тысячами и славится как знаменитый земледелец».

Описанная картина не была редкой для сельскохозяйственного ландшафта России не только в XVIII веке, но вплоть до самой отмены крепостного права. Но очевидно и то, что для создания такого концлагеря помещик должен был обладать определенно низкими моральными качествами. Радищев в негодовании так и обращается к этому дворянину Некто: «Варвар! Не достоин ты носить имя гражданина!»

Любопытно, что некоторые наши современники, причем из научной среды, смотрят на дело гораздо спокойнее. Так, один историк, в подтверждение своего взгляда, будто бы крепостное право и ко времени своей отмены далеко не исчерпало своего полезного для страны потенциала, утверждает, что «помещичьи крестьяне работали не только больше, но и качественнее, чем казенные». Важно, на чем уважаемый ученый основывает свое мнение. Он отмечает, что основным источником роста урожайности в помещичьих хозяйствах было «улучшение обработки полей за счет роста интенсивности труда»!

Надо ли уточнять, что за этой деликатно сформулированной фразой о «росте интенсивности труда» на барщине в действительности скрывается ничем не ограниченное насилие над крестьянами?! Может ли это обстоятельство быть оправдано чем-нибудь, и увеличением урожайности в том числе? Еще Радищев справедливо задавался вопросом: «Какая польза государству, что несколько тысяч четвертей в год более родится хлеба, если те, кои его производят, считаются наравне с волом, определенным тяжкую вздирати борозду?»

Как землевладельцы добивались роста интенсивности труда среди своих крепостных, можно себе представить хотя бы на основании воспоминаний А.И. Кошелева. Известный общественный деятель, Кошелев был, кроме всего прочего, крупным помещиком и одно время даже предводителем уездного дворянства. Поэтому описанные им случаи из помещичьей практики особенно ценны. Он пишет: «В соседстве моем жил помещик Ч., человек недурной, пользовавшийся общим уважением в дворянстве… При земляных работах, чтобы работники не могли ложиться для отдыха, Ч-ов надевал на них особого устройства рогатки, в которых они и работали. За неисправности сажал людей в башню и кормил их селедками, не давая им при этом пить… Брань, ругательства и сечение крестьян производились ежедневно».

Каждая жалоба из бессчетного числа крестьянских челобитных представляет крепостное право с новой стороны, удивляя примерами господского цинизма и часто бессмысленной жестокости. Так, например, крепостные генерала Гурко жаловались на притеснения со стороны управляющего и чрезвычайное обременение работами. Писали, что управляющий запрягает крестьян с женами и детьми «вместо лошадей в сохи и пашет ими, как скотиной…»

Не только дворяне, но и монахи синодской церкви, а монастыри до 1764 года имели право владеть населенными имениями, обходились с крепостными немилостиво. В Курской губернии исследователем Добротворским были собраны интересные свидетельства о том, как жилось крестьянам под властью монашеской обители: «Монастырская неволя была пуще панской… Рассказывают старики, что житье было тогда незавидное. Вместо лошадей у монахов служили они: на них и воду возили, и землю пахали».

Весьма примечательно, что образ крепостных крестьян, впряженных в соху или телегу вместо скота, - постоянно встречается в записках современников. Как тут не вспомнить горькое радищевское сравнение крестьян с волом, «определенным тяжкую вздирати борозду»?!

Нельзя не признать, вслед за историком XIX столетия, что все развитие помещичьего хозяйства «давало основание заключить о переходе крестьян в совершенное рабство». Среди прочего, наиболее ярко полное бесправие крепостных людей проявлялось в бесцеремонном вмешательстве господина в их личную жизнь, и в заключение браков в первую очередь.

Действительно, в эпоху крепостничества у крестьян было два основных способа устроить свою брачную жизнь - «по жребию» и «по страсти». О последнем способе дает представление следующая история: одна эмансипированная молодая барыня, вернувшись вскоре после реформы 1861 года из заграничного путешествия в свое имение, собрала крестьянских женщин и устроила чаепитие. За чаем она и поинтересовалась - все ли они вышли замуж «по любви»? Крестьянки явно не поняли вопроса госпожи и недоуменно смотрели на нее.

Ах, ну как же вы не понимаете! - воскликнула барыня. - Ну, значит, по страсти!

По страсти, по страсти, - вдруг оживившись, закивали женщины. - Известно - кого назначит барин, или бурмистр, с тем и под венец! А если заупрямишься, так выпорют кучера на конюшне, прямо страсть!

А. Пушкин, сам однажды пересказывая подобный же случай, отметил при этом: «Таковые «страсти» обыкновенны. Неволя браков давнее зло». Но необходимо помнить, что история, сегодня имеющая значение едва ли не анекдота, в крестьянском быту XVIII–XIX веков оказывалась человеческой трагедией.

Один «благородный» душевладелец оставил для потомства свои соображения о наилучшем развитии помещичьего хозяйства: «Добрые экономы от скотины и птиц племя стараются разводить, - писал он, - а потому о размножении крестьян тем более печность (т. е. заботу) следует иметь». И рекомендовал отдавать крепостных «девок» замуж не позднее 18 лет. Любопытно, что здесь с ним полностью соглашался А. С. Пушкин, который был не только великим русским поэтом, но и обыкновенным российским помещиком. В одной из своих публицистических статей он писал: «Осмелюсь заметить одно: возраст, назначенный законным сроком для вступления в брак, мог бы для женского пола быть уменьшен. Пятнадцатилетняя девка и в нашем климате уже на выдании, а крестьянские семейства нуждаются в работницах…»

Впрочем, в работницах нуждались не только крестьяне, но в первую очередь их владельцы. И решение этого «хозяйственного» вопроса было для них тем проще, чем глубже в среде поместного дворянства утверждался взгляд на крепостных людей, как на рабочую скотину. Новгородский губернатор Сивере, один из немногих вельмож за всю российскую историю, сохранивших объективность и здравый взгляд на действительность, отмечал утилитарное отношение помещиков к своим крестьянам: «Землевладельцы в России обыкновенно принуждают к браку молодых людей и делают это для того, чтобы иметь лишнюю пару, т. е. новое тягло, на которое можно еще наложить работу или оброк».

Понятно, что чем населеннее были дворянские вотчины, тем сильнее ограничивалась возможность индивидуального подхода к женитьбе крестьян. Князь А. Голицын, ознакомившись со списками, представленными ему старостами, убедился, что в его имениях слишком возросло число незамужних девиц и неженатых парней. Видя в сложившемся положении прямой убыток для себя, князь велел немедленно расписать потенциальных женихов и невест по возрасту и венчать «по жребию».

Справедливости ради надо сказать, что со стороны князя это была только мера устрашения. Как тогда говорили - «под рукой» велели бурмистрам не спешить с исполнением сурового приказа. И действительно, господский намек крестьянами был понят верно. За одну неделю сыграли 400 свадеб, не дожидаясь «жребия».

Но душевладельцы редко соединяли в себе способность беречь собственные хозяйственные интересы без лишнего насилия над плотью и чувствами своих рабов. Один крестьянин, родившийся крепостным, так вспоминал об обстоятельствах женитьбы своих родителей и многих односельчан: «Назначили для этого время в году и по особому списку вызывали в контору женихов и невест. Там по личному указанию немца-управляющего составлялись пары, и под надзором конторских служителей прямо отправлялись в церковь, где и венчались по нескольку вдруг. Склонности и желания не спрашивалось. По долгом времени такой горести возникли письменные жалобы крестьян к самому помещику, который на беду не обратил на них внимания, а вверился управляющему и, не разобрав, дозволил ему «проучить» всех просителей домашним образом. И пошла потеха: каждодневная жестокая порка…»

Важной особенностью развития крепостного права, как оно сложилось во второй половине XVIII века является, с одной стороны, появление все новых законов, официально расширяющих права дворян в распоряжении крепостными людьми, а с другой - повсеместное нарушение прежних законов, хотя бы в малом ограничивающих помещичий произвол.

Так, например, при Петре I, в 1724 году выпущен был указ, запрещавший венчать по одному только изволению господ или родителей, «но непременно, чтобы при том и брачующиеся оба лица свободно явно и добровольно объявили свое желание». Очевидно, что это петровское распоряжение, никогда формально не отмененное, было неудобно помещикам, стесняя их полномочия, и попросту игнорировалось, а вскоре совсем было забыто. Большинство же крестьян о нем, вероятно, и вовсе никогда не слышало.

Забвение постигло и другой наказ Петра, дававший право солдатам брать в жены крепостных крестьянок, не спрашивая на то разрешения помещика. К середине века не только согласие душевладельца на брак своей «рабы» стало обязательным, но нередко иному солдату приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы вырвать свою собственную жену из рук помещика, владеющего ею незаконно. В источниках сохранилось любопытное дело такого рода, от 1746 года. Оно имеет красноречивое название: «О присвоении профессором Тредьяковским жены гренадерской». В Военную коллегию была доставлена жалоба: «По донесению гренадера Невского гарнизонного полка Мадыма Беткова (из башкирцев) жена его Ентлавлета Однокулова, оставшись по сдаче его в рекруты на родине в Казанской губернии, попалась ему навстречу в Санкт-Петербурге и объявила, что она по взятии его, Беткова, в службу, чрез несколько времени не знает какими офицерами вывезена в Санкт-Петербург и, назад года три, отдана ими в подарок профессору Санкт-Петербургской Академии Наук Василию Кириллову сыну Тредьяковскому, где и живет в услужении. Поэтому гренадер Бетков и просит об отдаче ему означенной жены его».

Военная коллегия потребовала от канцелярии Академии наук сведений: действительно ли женка Ентлавлета находится у профессора Тредьяковского в услужении и по каким актам он ею владеет? На это Академия своей промеморией, подписанной президентом Кириллом Разумовским и членами Академии, препроводила в Коллегию собственноручный отзыв по этому делу Тредьяковского.

Поэт писал: «Башкирец Мадым Бетков доносит ложно… для того что я имею у себя с 1742 года жонку башкирскаго народа, которая мне дана в услуги жене моей тестем моим протоколистом Филипом Ивановым сыном Сибилевым… а ныне во Святом крещении с 1740 году именуется она Наталья Андреева дочь… Он же гранодер башкирец прелагаетслехка, говоря только просто, что она взята из Казанския губернии офицерами; но сие походит на то, что буттобы она была прямо украдена. Однако сие делалось не так… ибо помянутая жонка подлинно взята военными людьми, но в то время, когда в тех местах, и близ города Самары, бунтовали воры-башкирцы, и пойманная вместе с бунтовщиками, из которых многии там тогда и казнены, привезена потом, с оставшимися после вершенныхмужей бабами своего народа, в город Самару, где отдана помянутому мною тестю, так как и прочим многим бабы, девки и ребята бунтовщичьи розданы по указу, в наказание бунтовщикам…

А хотя бы помянутая жонка и подлинно была в Башкирии сего ныне гранадера жена, по магометанскому беззаконию; однако нет нигде у нас как правил, чтоб христианку признавать басурманскою женою, и отдавать за нечестивого безверника.

Но с другой стороны, хотяж бы ныне гранадер-башкирец и обешчался восприять святое крещение, чего я ему и желаю; однако, помянутая жонка также бы не могла быть его женою, для того что он бы сие учинил уже после, и может быть не больше для спасения души, сколько для получения себе жены, которую ему, как башкирцу, здесь сыскать трудно; а тесть мой, как законный ея по указу господин… не имеет ни малаго намерения отдать ея за помянутаго гранадера… ибо прежнее башкирское совокупление, хотя и действительно у них было, однако оно не законное… для того что у них можно иметь по три, по четыре, и по седми жен, или справедливее, незаконных наложниц. И потому, ежели бы он захотел… вклепаться здесь во всех седмь башкирок, то бы надлежало для него требовать от их господ всех седми. Подлинно, был бы он богат, не по солдатским животам, женами….

На подлинном написано: "Сие известие писал я Профессор Василей Тредиаковский своею рукою. Октября 13 дня, 1746 года"».

Военная коллегия требовала от Беткова доказательств, какие он имеет о том, что названная жена ему действительно принадлежит. На это требование от начальства Беткова были представлены показания свидетелей-сослуживцев «о принадлежности Беткову означенной жены его, названной по Святом крещении Натальей Андреевой».

В июне 1747 года обер-комендант Игнатьев докладывал в Военной коллегии, что «Тредьяковский при свидании ему лично объяснил, что когда гренадер примет веру греческого исповедания, то и жену ему отдаст; и что, по принятии гренадером этой веры, причем он назван Петром Петровым, об отдаче ему той жены его был послан от него, Игнатьева, к Тредьяковскому нарочный; но Тредьяковский посланному сказал: "Не отдам, ибо де она ему крепостная"».

Впрочем, эта история закончилась счастливо. Военная коллегия, несмотря на упорство Тредьяковского, определением от 29 июня 1747 года постановила: отобрать от него жену гренадера Петрова Наталью Андрееву «безо всяких отговорок» и возвратить ее мужу. О необходимости немедленного исполнения этого распоряжения уведомили Академию наук. Наконец 20 августа из Академии в Коллегию сообщили, что Андреева мужу отдана. Но пример того, как известный русский поэт В. Тредьяковский цепко держался за свою «крещенную собственность», не стесняясь разлучать мужа с женой, может дать представление, как могли себя вести в подобной ситуации другие, менее просвещенные помещики.

В России с давних пор действовало правило: «по рабе холоп, по холопу - раба». Оно значило, что свободная женщина, вышедшая замуж за крепостного, или вольный человек, женившийся на крепостной, - теряли свободу и переходили в собственность господина их мужа или жены. Позднее, в конце XVIII века, выпустили постановления о том, что вдовы и девицы вольного происхождения, вышедшие замуж за помещичьих крестьян, после смерти мужей не должны быть обращаемы в крепостное состояние против их воли. Но этот закон никогда не соблюдался помещиками. Более того, случалось, что дворяне похищали свободных людей - на дороге, в поле, а нередко и прямо из дому, и насильно венчали со своими крепостными, таким образом значительно увеличивая в короткие сроки число невольников в усадьбе. Особенно подобные злоупотребления были в ходу в отдаленных провинциях, но происходили и в центральных губерниях, и даже в непосредственной близости от столицы, причем похищали и насильно венчали невзирая на то, что жертва уже могла быть замужем и, нередко, иметь детей.

Вне зависимости от того, добровольно крестьяне вступали в брак или по принуждению, господа от создания новой крепостной семьи старались получить наибольшую выгоду во всем, даже в мелочах. Так возник обычай платить помещику «вывод» за невесту. Изначально это правило действовало в том случае, если крепостная девушка выходила замуж за крестьянина другого помещика. Терявший работницу землевладелец получал компенсацию - как правило, среднюю рыночную стоимость молодой женщины, принятую в той или иной местности. Эти деньги платила семья жениха из своих средств, но невеста становилась, конечно, собственностью дворянина - владельца жениха.

Впоследствии обязательство платить «выводные деньги» распространили на браки крепостных и в том случае, если они совершались в имении одного помещика. Эти поборы, уже совершенно ничем не оправданные, превращались в новую обременительную дань для крестьян. Тем более что душевладельцы совершенно произвольно определяли размеры новой повинности. Некоторые предпочитали получить натуральными продуктами; Радищев упоминает о дворянине, бравшем с «венца» по два пуда меду. Но в большинстве случаев брачный оброк взимался деньгами. Например, известная княгиня Е.Р. Дашкова требовала со своих крестьян «вывод» до 100 рублей за невесту. Учитывая многолюдность вотчин этой помещицы, крестьянские свадьбы служили для нее значительным источником дополнительного дохода.

Но если помещики проявляли большое внимание к бракам крепостных крестьян, то еще строже они следили за личной жизнью своих дворовых слуг. Свадьбы среди дворовых вообще не приветствовались их владельцами. Нередко встречались дворяне, обрекавшие своих домашних слуг на вечное девство и безбрачие. Генерал Л. Измайлов, владелец нескольких сотен дворовых людей, говаривал обычно так: «Коли мне переженить всю эту моль, так она съест меня совсем». В «Записках охотника» Тургенев несколько раз касается этой темы. В рассказе «Льгов» на вопрос о том, был ли он когда-нибудь женат, слуга отвечает:

Нет, батюшка, не был. Татьяна Васильевна, покойница, никому не позволяла жениться… Бывало, говорит: «Ведь живу же я так, в девках, что за баловство! Чего им надо!»

Некоторые господа отказывали дворовым потому, что боялись умножения «лишних ртов» или просто не желали терять услужливую горничную, подозревая, что в замужестве она перестанет исправно выполнять свои обязанности. Судьба девушки Арины, из другого рассказа Тургенева, достаточно типична для того времени. Ее хозяин, собеседник автора «Записок», сам передает, как Арина пришла однажды просить у него разрешения на свадьбу: «"Батюшка, Александр Силыч, милости прошу… позвольте выйти замуж". Я, признаюсь вам, изумился. "Да ты знаешь, дура, что у барыни другой горничной нету?" - "Я буду служить барыне по-прежнему". - "Вздор! Вздор! Барыня замужних горничных не держит". - "Воля ваша…" Я, признаюсь, так и обомлел. Доложу вам, я такой человек: ничто меня так не оскорбляет, смею сказать, так сильно не оскорбляет, как неблагодарность… Я был возмущен… Но представьте себе мое изумление: несколько времени спустя приходит ко мне жена, в слезах, взволнована так, что я даже испугался. "Что такое случилось?" - "Арина…" Вы понимаете… я стыжусь выговорить. "Быть не может!., кто же?" - «Петрушка-лакей». Меня взорвало… Я, разумеется, тотчас же приказал ее остричь, одеть в затрапез и сослать в деревню. Жена моя лишилась отличной горничной, но делать было нечего: беспорядок в доме терпеть, однако же, нельзя…»

Но большинство дворян совсем пренебрегать чувствами и потребностями живых людей все же не решалось, справедливо полагая, что женатые рабы менее агрессивны и более надежны. Дворня постоянно жила в доме своего господина, и составлявшие ее люди, в отличие от крестьян, часто не имели вовсе никакого личного хозяйства и имущества. Поэтому с них обычно не только не требовали выкупа за брак, но наоборот, подыскивали пару за господский счет.

Дворовых девушек и женщин если и выдавали замуж, то за своих же дворовых людей. Реже - за крестьян. Для мужской дворни также, случалось, брали жен из крестьянских семей. Но при возможности старались избегать этого, чтобы не лишать тяглые крестьянские хозяйства рабочих рук. Чаще невест предпочитали покупать по случаю и подешевле на стороне. Сохранилось письмо об этом А.В. Суворова своему старосте в одну из вотчин: «Многие дворовые ребята у меня так подросли, что их женить пора. Девок здесь нет да и купить их гораздо дороже, нежели в вашей стороне». Поэтому далее Суворов приказывает старосте купить четырех «девок» от 14-ти и не старше 18 лет. Причем добавляет: «Лица не очень разбирай. Лишь бы здоровы были…»

Кроме труда на барщине, выплаты оброка и прочих многочисленных повинностей, некоторые помещики принуждали своих крестьян к выполнению еще одной обязанности - работе на господских предприятиях и фабриках.

Против коммерческой деятельности дворян долгое время восставало купечество. Купцам было трудно конкурировать с помещиками, находившимися в привилегированном положении и обладавшими значительно большими возможностями. Торговые люди и промышленники жаловались императрице Екатерине, что дворянину достаточно захотеть, и для основания фабрики ему не нужно никакого капитала и усилий, поскольку в его распоряжении даровая рабочая сила - крепостные крестьяне. Такой помещик приказывает своим мужикам от каждого двора привести сколько нужно для строительства бревен и других материалов. А потом крепостных заставляют строить не только совершенно бесплатно, но и «на своем хлебе». А после постройки фабрики крестьяне часто совершенно безвозмездно трудятся на ней.

Купцы просили Екатерину, чтобы дворян, если и нельзя вовсе им запретить владеть предприятиями, то хотя бы принудить к тому, чтобы они возводили и обслуживали фабрики исключительно трудом вольнонаемных рабочих. Но «благородные» предприниматели решительно выступили против попыток ограничить свои права. Князь М. Щербатов, историк и общественный деятель, всегда умело отстаивавший сословные интересы душевладельцев ссылками на духовные и нравственные принципы, максимально возможное расширение привилегий дворян представлял как необходимую основу для сохранения стабильности в государстве. По его мнению, владение фабриками, основанными на крепостном труде, позволяло помещикам полнее осуществлять отеческую заботу над крестьянами, склонными к лени и пьянству. Работа на господских предприятиях полезна была для крепостных людей, по словам князя Щербатова, тем, что «держала крестьян в постоянном трудолюбии» и удерживала от пороков, свойственных «черни».

«Жалованная грамота» российскому дворянству, данная императрицей, положила конец спорам и надеждам купцов. «Благородное шляхетство» Российской империи наделялось всеми возможными правами, среди которых право заводить промышленные или иные предприятия в своих вотчинах было выделено особо.

Способов для получения прибыли от своих коммерческих заведений для дворян существовало множество. Одни разом переводили население целых сел в число фабричных рабочих. В этомслучае оторванные от земли и привычного образа жизни люди трудились совершенно бесплатно круглый год, получая из заводской конторы только необходимое пропитание и одежду, что напоминало одну из форм «месячины». В лучшем положении оказывались те, кто вместо натурального содержания получал для обработки некоторое количество земли. В этом случае на предприятии вводилась посменная работа, по 14 часов в день, но три дня в неделю. В остальное время крестьянам позволялось возделывать свой участок, с которого они и кормились. Такая система больше походила на своеобразную производственную барщину. Выплаты денежного жалования были относительно редки. А многие дворяне-заводчики предпочитали не связываться с трудностями коммерческой деятельности вовсе и передавали свои фабрики вместе с крестьянами в аренду купцам.

Другие помещики попросту отдавали крепостных крестьян внаем на чужие предприятия, получая от таких сделок значительный доход. Из нечерноземных мест могли запродать мужиков на много лет, а то и навсегда. Но чаще, руководствуясь, очевидно, щербатовским правилом заботиться о пребывании крестьян «в постоянном трудолюбии», - отдавали сезонно, в зимнее время, когда сельскохозяйственные работы уже завершены и у земледельцев появлялось до весны свободное время. Тогда мужиков отгоняли на фабрики, нередко находившиеся в других губерниях, в сотнях верст от родных сел, а женщин сажали за пряжу и прочие необходимые домашние работы на пользу помещика.

Примечательно, что по распространенному среди помещиков обычаю и для избежания лишних расходов в дороге от деревни до фабрики крестьяне должны были содержать себя сами, никаких кормовых денег или продуктов им не выдавалось, и в продолжение всего пути они перебивались только мирским подаянием.

Декабрист Д. Якушкин вспоминал: «Однажды зимою… я заехал на постоялый двор. Изба была набита народом, совершенно оборванным, иные даже не имели ни рукавиц, ни шапки! Их было более 100 человек, и они шли на винокуренный завод, отстоящий верст 150 от места их жительства. Помещик, которому они принадлежали, Фонтон де-Варайон, отдал их на всю зиму в работу на завод и получил за это вперед условленную плату… Такого рода сделки были очень обыкновенны. Во время построения Нижегородской ярмарки принц Александр Виртембергский отправил туда на работу из Витебской губернии множество своих нищих крестьян, не плативших ему оброка. Партии этих людей сотнями и в самом жалком положении проходили мимо Жукова».

Беспощадная эксплуатация доводила крестьян не только до разорения, но до полного отчаяния. Они обращались к своим господам, умоляя хотя бы несколько войти в их положение и уменьшить тяжелый гнет, указывая, что не в состоянии выплачивать наложенные на них оброки и выполнять повинности. Вот один из типичных образцов таких челобитных: «Государь наш! К Вашему превосходительству и прибегнули под кров и защищение слезно просить нас, сирот Ваших, от вышеписанного оброка второй половины ныне от платежа, за всекрайним нашим убожеством и нищенством освободить до предбудущего года, чтоб мы от того уже в конец не разорились, да и от прочих отягощениев оборонить. И о том, государь наш, смилуйся и учини милостивый указ…»

Надежда на жалость и справедливость помещиков оправдывалась редко, и «милостивого» указа, как правило, не следовало. А наоборот, от господина к управляющему в имение летело строгое распоряжение прекратить «бунт», виновных и просителей проучить «по-домашнему» - т. е. понятно - выпороть, недоимки и оброк собрать сполна.

Конечно, отношения у крестьян с помещиками складывались по-разному, они не всегда начинались и заканчивались наказаниями и утеснениями. Некоторые владельцы расписывали для своих вотчин подробные своды правил и заставляли следовать им не только крепостных людей, но делали их обязательными и для управляющих, и для самих себя. Находились такие, что вопреки вседозволенности, предоставляемой законами, самостоятельно ограничивали размер оброка, число барщинных дней; а если сверх того требовали взносов натуральными продуктами, то не иначе, как в счет суммы оброка, как поступал, например, Суворов в своих вотчинах. Иные господа поддерживали крестьян в голодные годы.

И все же эти частности не меняли главного во взаимном положении крепостных и дворян друг к другу - законодательство и правительство империи, весь ход развития российской государственности фактически превратили крестьян в рабочий инвентарь помещичьей усадьбы. Такой утилитарный взгляд на крестьян, естественно, приводил не только к постоянному росту требований об увеличении числа и размеров их повинностей, но и подсказывал естественный способ их взыскания. Поэтому насилие и плеть навсегда останутся символами крепостной эпохи.

Славянофил А. Кошелев после знакомства со средой уездного дворянства писал: «Добрый помещик есть счастливый случай, редкое исключение из общего правила; огромное же большинство владельцев, конечно, не таково… но даже у помещиков, считающихся добрыми, жизнь крестьян и дворовых людей крайне тяжела».

Крепостные справедливого, хотя и требовательного Суворова, тем не менее жаловались ему, что пришли «в крайний упадок и разорение», и в действительности это было правдой. Но примечательнее реакция знаменитого полководца на просьбы своих «рабов» - наскучив от обременительных мужицких обращений, он составил инструкцию, как следует отныне подавать прошения на имя помещика. Перечень этих правил на самом деле был не чем иным, как издевательской шуткой, и призван был сбить с толку неискушенных, почти сплошь неграмотных крестьян. Вот этот документ: «Говорить должно по артикулам и статьям. Каждую вещь, каждой вещи часть подробно истолковать и брать в уважение, одну часть соображать с другою; сравнивать тягость с полезностью. Не реша одной части к другой не приступать. Ежели в которой части найдется большое препятствие, мнимая невозможность, непонятие и сумнение, предоставлять ее до конца. Начинать решение частей легчайшими частьми… имея белую бумагу, на одной половине страницы означивать препятствия, недоразумения, сумнения; на другой половине страницы их облегчать, объяснять, опровергать и уничтожать. Сие иногда чинится уподоблением и заменою. Соблюдать и смотреть на мои правила миром».

Не поняв барских шуток и не получая ответа на свои чаяния, крепостным ничего не оставалось, как в поисках защиты от притеснений обращаться к императорскому престолу. Тексты множества этих челобитных, сохранившихся до нынешнего времени, искренне и безыскусно описывают, что приходилось терпеть крестьянам от своих господ.

От имени своих не ученых грамоте односельчан некий грамотей Аким Васильев обращался к Александру I: «Владелец наш стал утеснять непомерным оброком и другими повинностями, принуждая к выполнению требований угрозами и тиранством до такой степени, что многие из доверителей моих, быв наказаны безщадно, померли, а другие, боясь подвергнуться таковой же участи, скрывались долгое время, оставя дома свои и семейства. Четыре года претерпевая тиранство и разорение… доверители мои, не находя средств к избавлению себя от столь насильственного ига, доверили мне ходатайствовать у престола Вашего императорского величества о всемилостивейшем воззрении на несчастную участь верноподданных…»

Из других обращений: «Припадая ко преосвященному Вашему трону, всемилостивейшему нашему государю, с верноподданнейшим нашим третьим (! - Б Т.) прошением… оная наша госпожа совсем нас разорила и довела в крайнее убожество, так что отняла у нас хлебопахотную нашу крестьянскую землю и сенокосные луга и хлеб наш крестьянский отняла в свое владение. Имущество все растащили, лошадей и коров наших отняли в свое владение, из домов нас выгнали… Всемилостивейший государь, воззрите всемилостивейшим и человеколюбивым оком Вашим к нам, великостраждущим и погибающим от нашей госпожи Здраевской, что мы не можем скрыть смерть от ее нападения»!

«Утягощены на господской работе, ни в зиме, ни в лете ни единого дни на себя работать не дает, ни воскресение; оттого все в мир пошли, кормимся Христовым именем…»

«Означенный господин наш крестьян вконец разорил несклонной своею работою…»

«Припадая к освященнейшим Вашего императорского величества стопам осмеливаемся изъяснить: как оный господин наш начал нами владеть, то мы не имеем от его работ ни дня, ни ночи отдохновения, выгоняя нас, мужской и женский пол как в праздничные, так и в высокоторжественные дни, и навсегда у него находимся в работе на винокуренных заводах… Пересек до несколько сот человек плетьми, не щадя ни старого, ни малого, так, что на том месте оставил троих маленьких, да троих больших, чуть живых и изувеченных, которые находятся теперь при смерти…»

«Начали нас бить и били без пощады так, что без мала на том месте оставили из нас, побитых и измученных, чуть вживе, человек до 100. После сего по приказанию нашего господина Викулина приказчик его приехал в наши селения и бил наших двоих женщин брюхатых до тех пор, что они из своих брюх скинули младенцев мертвых, а потом и оные женщины от побои лишились жизни. Тот же приказчик наших трех крестьян лишил жизни… Ваше императорское величество! Если мы у него останемся далее во владении, то он нас и половины вживе не оставит…»

Насколько справедливы были жалобы крестьян и насколько циничным и потребительским было к ним отношение господ, видно по следующему откровенному письму одного помещика Казанской губернии к своему старосте по поводу взыскания недоимок: «О крестьянах, что они неимущие и ходят по миру, отнюдь ко мне не пиши: мне это нож; я хочу воров разорить и довести хуже прежнего, - так они милы мне; почти я от них допущен ходить с кузовом по миру. Уповаю и надеюсь до 1000 рублей взыскать без всякого сумнительства…»

«Всемилостивейший» государь также не спешил откликнуться на крестьянские мольбы. В абсолютном большинстве случаев надежды крепостных людей на справедливую защиту со стороны императорского престола не оправдывались. Вместо этого челобитчики, осмелившиеся нарушить указы о запрете жаловаться на своих господ, наказывались плетьми и возвращались обратно помещикам.

Романовы были самыми крупными в России владельцами крепостных «душ». В начале XIX века в личном владении членов императорской фамилии было около 3 миллионов крестьян. Но не это обстоятельство заставляло правительство оставаться глухим к прошениям их порабощенных подданных. Правительство старалось не вмешиваться во взаимоотношения помещиков с крепостными, поскольку было заинтересовано в абсолютной власти землевладельца над крестьянами в имении для исправного внесения ими платежей в государственную казну.

После того как Петром I была введена подушная подать, которой обложили все «неблагородное» мужское население империи, возникла задача обеспечить исправное получение денег. Для этого сначала прибегли к чрезвычайно своеобразному способу, придуманному «царем-реформатором». За каждой военной частью были записаны села и волости, обязанные ее содержать, а само это военное формирование в мирное время квартировало в приписанной за ним местности, служа надежной гарантией своевременного внесения налогов. Польза, по мысли Петра, была и в том, что необходимые средства на содержание армии должны были поступать напрямую к тем, для кого они предназначались, минуя посреднические бюрократические инстанции.

На практике осуществление этой идеи выглядело так, что помимо разорительных расходов на строительство казарм и обеспечение военных всем необходимым крестьяне страдали от произвольных поборов, насилий и грабежей, поскольку солдаты не стесняли себя деликатным обращением с мирным населением. Офицеры расквартированных в деревнях частей и вовсе относились к сельским жителям как к собственным крепостным, что служило причиной конфликтов также с местными помещиками, не желавшими поступаться своими правами.

Впоследствии, и очень скоро, от такой системы взыскания податей отказались, возложив исключительно на дворян-землевладельцев обязанность следить за безнедоимочным сбором налогов со своих крестьян. С 1722 года помещики были сделаны ответственными за выплату крестьянами подушной подати, а также выполняли целый ряд других функций административно-полицейского характера.

Но дворянство использовало расширение своих полномочий почти исключительно в личных целях, не слишком ревностно относясь к попечению о государственных интересах. Недоимки по налоговым сборам копились по многу лет, при этом оброчные деньги и прочие повинности, которыми крестьяне были обязаны господам, поступали, как правило, без задержек и в полном объеме.

Задолженности возникали также во многом из-за того, что крестьяне оказывались просто не в состоянии внести необходимую сумму налога государству. Ведь подушную подать они платили со своих участков, возделать которые они часто не успевали потому, что или ежедневно работали на барщине, или собирали средства на господский оброк.

Кроме того, государство требовало от крестьян выполнения других повинностей, среди которых была обязанность прокладывать дороги, перевозить на своих лошадях и телегах разнообразные грузы и проч. Иногда крестьян отрывали от семьи и хозяйства на много месяцев, отправляя на дорожные или строительные работы. Тяжелый труд никак не оплачивался правительством, только в редких случаях выдавался скудный продовольственный паек, но чаще всего и кормиться невольные строители должны были за свой счет. Помещики вынужденно мирились с таким отвлечением своих крепостных людей на государственные нужды, но немедленно после их возвращения домой старались наверстать упущенное, гнали на барщину, требовали внесения оброка, нередко возросшего за период отлучки крестьян. При задержке или просьбе об отсрочке - пороли, одевали колодки и в прямом смысле слова выколачивали из крепостных вместе с последними силами все необходимое для дворянского обихода.

При всем многообразии, или скорее - бесконечном числе крестьянских обязанностей, одной из самых тяжелых была рекрутская повинность. «И ужас народа при слове «набор» подобен был ужасу казни», - писал о ней Некрасов, и эти поэтические строки очень точно передают и отношение к рекрутчине, и ее значение в жизни крестьян, боявшихся попасть «под красную шапку».

(О происхождении этого выражения и о том, как упорно сопротивлялись военной повинности крестьяне, приводит сведения С.В. Максимов в книге 4Крылатые выражения», опубликованной в 1890 г.: «Надевали шапку не красную, а лишь такую, которая не имела козырька, но в старину действительно всякий сдатчик, ставивший за себя рекрута, обязан был снабдить его красной шапкой, бердышом и прочим.

Совсем еще бодрые с виду и словоохотливые старики даже и теперь рассказывают про недавние времена рекрутчины, когда от суровых тягостей 25-летней тугой лямки солдатчины бегали не только сами новобранцы, но и семьи их. Из «дезертиров» составлялись в укромных и глухих местах целые артели дешевых рабочих и целые деревни потайных переселенцев (например, в олонецкой Карелии, в Повенецком уезде близ границ Финляндии).

В земских домах водились стулья, в ширину аршин, в длину - полтора; забит пробой и железная цепь в сажень. Цепь клали на шею и замыкали замком. Однако не помогало: бегали удачно, так что лет по 15 и больше не являлись в родные места.

Объявят набор, соберут сходку с каждого двора по человеку, поставят в ширинки на улице. Спрашивает староста… у домохозяев:

Где дети?

Не знаем. Не находятся рекруты дома, - сбегли.

Не знают родители, где они хранятся. Спросит сам голова у этих отцов и рыкнет:

Служба - надо.

Не знаем, где дети - в бегах…

Ступайте на улицу и сапоги разувайте, и одежду скидайте с себя до одной рубашки.

И босыми ногами выставят отцов на снег и в мороз.

Позябните-ко, постойте: скажете про детей. А если не скажете, не то еще будет.

Не знаем, где дети!..

Пошлют поснимать на домах крыши; велят морить голодом скот на дворах…

Не знаем, где дети, - в бегах!..

Прорубали на реке пешней прорубь. Отступя сажен пять, прорубали другую. Клали на шею родителям веревку и перетаскивали за детей из проруби в прорубь, как пропаривают рыболовную сеть в зимние ловли, в" подводку" (удочки на поводцах по хребтине с наживками или блестками, на навагу, сельдь и проч.).

И родители на убег. И бегают. Дома стоят пустыми…»)

Помещик, отдавая своего крепостного человека в рекруты, получал от казны деньги в качестве компенсации за потерю рабочих рук, поэтому сдача рекрутов государству была одной из важных статей дохода в помещичьем хозяйстве. Персонаж комедии Княжнина, Простодум, говорит про такого «хозяйственного» господина:

Три тысячи скопил он дома лет в десяток

Не хлебом, не скотом, не выводом теляток,

Но кстати в рекруты торгуючи людьми…

В распределении между крестьянами рекрутской повинности господствовал точно такой же произвол, как и во всех других проявлениях крепостного быта. Лишь немногие помещики соблюдали подворную очередность при отдаче людей в рекруты, еще реже распределяли очередь только среди многолюдных крестьянских дворов, а те между собой - по числу в них годных к службе мужчин, от большего к меньшему.

Повсеместно дворяне пользовались своей неограниченной властью над крепостными людьми, не соблюдая никаких правил, нарушая очереди, хотя бы и установленные сельским обществом - «MipoM», преследуя только одну цель: соблюдение своей материальной выгоды или прочих интересов.

Нередко целые деревни и села покупались исключительно для того, чтобы все мужское население продать из них в рекруты. Не слишком разборчивые в средствах для обогащения торговцы людьми делали на таких операциях целые состояния. Для других помещиков сдача крепостных в рекруты была удобной возможностью избавиться от неугодных. Подобные образцы эгоистического, бытового «тиранства» встречались едва ли не чаще примеров охоты за коммерческой прибылью. Мардарий Апполоныч Стегунов, из тургеневских «Записок охотника», с нескрываемым раздражением говорит про своих «опальных мужиков»: «Особенно там две семьи; еще батюшка покойный, дай Бог ему царство небесное, их не жаловал, больно не жаловал… Я, признаться вам откровенно, из тех-то двух семей и без очереди в солдаты отдавал, и так рассовывал - кой-куды; да не переводятся, что будешь делать?..»

Солдатская служба была тяжелой. Срок службы в императорской армии составлял 25 лет. В XIX веке он постепенно сокращался, но все равно был очень долог. А если оставить в стороне перекочевавшие в школьные хрестоматии старинные анекдоты о заботливых «отцах-командирах», то настоящий быт рядовых русских «чудо-богатырей», с выбритыми на рекрутских станциях лбами, окажется чрезвычайно мрачным.

Учитывая жесткое разделение низших и высших военных чинов по сословному принципу, а также известную особенность армейской среды сохранять и усиливать существующие в гражданском обществе социальные пороки, очевидно, что отношения «офицер-рядовой» строились во многом по принципу «помещик-крепостной». Отец знаменитого в истории русской Гражданской войны генерала П.Н. Врангеля, барон Н.Е. Врангель, чье детство пришлось на годы перед отменой крепостного права, вспоминал о военных порядках эпохи императора Николая I: «Кнутом и плетьми били на торговых площадях, "через зеленую улицу", т. е. «шпицрутенами», палками «гоняли» на плацах и манежах. И ударов давалось до двенадцати тысяч…» При предшественниках Николая на плети и розги для солдатских спин не скупились тем более.

Отдача в солдаты была одним из самых распространенных и, одновременно, жестоких способов наказания для крепостных. Но некоторым из них, особенно дворовым, она казалась все же предпочтительнее службы в господском доме. Радищев приводит пример такого новобранца, выглядевшего бодрым и даже веселым среди толпы согнанных из окрестных сел рекрутов и рыдающей родни: «Узнав из речей его, что он господский был человек, любопытствовал от него узнать причину необыкновенного удовольствия. На вопрос мой о сем он ответствовал:

Если бы, государь мой, с одной стороны поставлена была виселица, а с другой глубокая река и, стоя между двух гибелей, неминуемо бы должно было идти направо или налево, в петлю или в воду, что избрали бы вы?.. Я думаю, да и всякий другой избрал бы броситься в реку, в надежде, что, преплыв на другой брег, опасность уже минется. Никто не согласился бы испытать, тверда ли петля, своею шеею. Таков мой был случай. Трудна солдатская жизнь, но лучше петли. Хорошо бы и то, когда бы тем и конец был, но умирать томною смертию, под батожьем, под кошками, в кандалах, в погребе, нагу, босу, алчущу, жаждущу, при всегдашнем поругании; государь мой, хотя холопей считаете вы своим имением, нередко хуже скотов, но, к несчастию их горчайшему, они чувствительности не лишены».

4. Правовое положение крестьян

Крестьяне в первой половине XIX в. делились на три основные сословные категории - помещичьи, государственные и удельные. Помещичьи крестьяне составляли самую большую по численности категорию крестьянства.

По формам феодальной эксплуатации помещичьи крестьяне подразделялись на оброчных и барщинных. Оброчные крестьяне сосредоточивались преимущественно в центрально-промышленных губерниях (Московская, Владимирская, Тверская, Ярославская, Костромская, Нижегородская и Калужская губернии), а в Литве, Белоруссии и на Украине почти все помещичьи крестьяне находились на барщине.

Разновидностью барщины являлась месячина, получившая свое название от платы натурой в виде месячного продовольственного пайка и одежды, которые выдавались крепостным крестьянам, лишенным земельных наделов и обязанным все рабочее время находиться на барщине. Переведенный на месячину крестьянин иногда сохранял свое хозяйство (двор, сельскохозяйственный инвентарь и скот, на содержание которого он тоже получал месячину), но чаще всего жил на барском дворе и обрабатывал помещичье поле господским инвентарем. Месячина являлась одним из средств интенсификации барщины. Имение, в котором крестьяне были переведены на месячину, фактически превращалось в плантаторское хозяйство. Месячина из-за дополнительных затрат помещика на содержание крестьян-месячников и крайне низкой производительности их труда не получила сколько-нибудь значительного распространения.

Более широко помещики практиковали смешанную форму эксплуатации крестьян, то есть сочетание барщины с оброком: например, обложение барщинных крестьян дополнительной денежной повинностью, либо требование с оброчных крестьян сверх уплачиваемого ими оброка выполнения некоторых барщинных работ.

Поэтому при смешанной системе феодальной эксплуатации в большинстве случаев либо барщина преобладала над оброком, либо оброк над барщиной. Эта форма феодальной эксплуатации была связана с проникновением в помещичью деревню товарно-денежных отношений и наибольшее распространение получила в промыслово-земледельческих губерниях, где крестьяне соединяли земледелие с промысловыми занятиями (Тверская, Ярославская, Костромская и Калужская губернии).

Формы и размеры феодальной эксплуатации в значительной мере определялись характером крестьянского хозяйства в различных районах страны. Так, в промышленных губерниях с относительно высоким развитием промысловых занятий крестьян помещики предпочитали отпускать крестьян на оброк; в земледельческих, наоборот, они расширяли барскую запашку и стремились, как можно большее число крестьян держать на барщине. Рост барской запашки ухудшал качество крестьянских надельных земель - крестьяне переселялись на менее удобные земли или совсем лишались своих наделов и переводились в дворовые. Лучшие земли помещики оставляли себе. Рост барской запашки также сокращал время, необходимое крестьянину для надлежащей обработки своего надела. Вследствие этого урожайность на крестьянских полях падала: крепостное право подрывало производительные силыкрестьянского хозяйства.

Положение государственных крестьян былонесколько лучше, чем помещичьих.

Права и обязанности крестьянина

Обычное право сформировалось под влиянием бытовых условий повседневной жизни, заключало в себе общепризнанные юридические воззрения народа и осуществлялось фактически путем единообразного соблюдения в течение более или менее длительного времени. В то же время обычное право отличалось значительной устойчивостью по причине преобладания в его источниках не формально-догматических и естественно-практических факторов, а нравственно-этических и духовно-религиозных явлений крестьянского бытия. Приверженность крестьянина нормам обычного права определялась общинным укладом, традициями аграрного труда, самобытностью общественного устройства и сельским менталитетом. В практике народного права воплощалось крестьянское представление о правопорядке, находившее свое выражение в том, каким образом община, крестьянское хозяйство решали проблемы, связанные с наделами, с усадьбой, экономические и социальные конфликты, семейные вопросы .

Нравственный императив был преобладающим в обычно-правовых воззрениях русского крестьянства. Вполне закономерно, что обыденные понятия, которые выступали для сельских жителей критериями в оценке тех или иных деяний, отличались от их трактовки в формальном праве. В крестьянском сознании понятия “греха” и “преступления” были схожи, но не тождественны .

Под грехом в русской деревне понимали всякое богопротивное деяние, отступление от христианских заповедей, нарушение церковного устава. Греховным считалось употребление скоромной пищи в пост и постные дни, недостойное поведение в храме, работа в праздничные дни. Церковное установление о запрете на работы в праздничные дни санкционировалось решением сельского схода. Накануне нерабочего дня староста обходил

дома односельчан с напоминанием о запрете. Грех состоит в ругательстве, работе в праздничные дни, в песне под праздник, родить в девках или без мужа, украсть по мелочи на огороде. Если кто-то тайно продает водку и подливает в нее воды. Это считается грехом”. Добавим то, что, помимо перечисленного, как грех в деревне воспринималось пьянство, распутство, непочтение родителей, брак без родительского благословения .

По понятиям и обычаям народа, право преследовать, судить и называть виновных принадлежала суду и воле Божьей. В случае неправедного суда в селе говорили: “Не боюсь я суда людского, а боюсь - Божьего” . В православном сознании русских крестьян ответственность перед Творцом стояла выше суда земного. “Перед судом соврешь, а перед Богом нет”, - утверждали сельские жители .

Преступления против православной веры (кощунство, богохульство, святотатство и т.п.) были редки в русской деревне. Богохульство и кощунство сознавались крестьянами как тяжкий грех и преступление, и по народному обычаю виновный подлежал строгой ответственности. На нарушителей церковных правил народ смотрит равнодушно, зная, что Бог и без них за это накажет”. Крестьянин и его семья не считали своим делом наказывать грех (это дело Божье), но добивались исполнения нравственных норм силой общественного мнения .

Любой проступок в деревне получал, прежде всего, моральную оценку.

Если с точки зрения формального права многое нравственное может быть преступным, и не все, что преступно, должно быть безнравственным, то с точки зрения жителей деревни, все преступное обязательно безнравственно, а все, что нравственно, не может быть преступным. Это противоречие между правовыми обычаями и писаным правом находило свое выражение в сельской повседневности. Крестьяне считали нормальным делом или своим святым правом: самогоноварение, битье жен, порубку барского леса и другое, считавшееся по закону преступлением. В то же время не все нарушения, которые, по мнению крестьян, совершать греховно, преследовались законом. Так, в сельском быту греховным делом считались отказ от подачи милостыни, нарушение обещания участвовать в помочах, работа в праздничные дни .

Многие преступления, весьма строго караемые общими уголовными законами, считались маловажными по обычному праву. Снохачество наказывалось у крестьян несколькими розгами, а по уложению подлежало весьма тяжелой каре. Нанесение обиды действием восходящему родственнику по уложению наказывалось очень строго, а по обычному праву драка между детьми и родителями, как явление обыденное в крестьянском быту, не считалось чем-то особенным. С другой стороны, обычай относился к некоторым наказуемым деяниям строже, чем закон .

Уважение к частной собственности у жителей села не было развито, что в первую очередь относилось к собственности помещиков. Заповедь “не укради” по отношению к землевладельцу не работала. Крестьяне не воспринимали как преступление кражу у помещика копны ржи или овса, порубку десятка дубков в господском лесу. По понятиям крестьян, воровство у помещика грехом не являлось. И они воровали при каждом удобном случае, будучи вполне уверены в том, что односельчане их не выдадут. Не считали преступлением жители села нарубить в барском лесу дров, утверждая, что “это не людское, а Божье” По взглядам крестьян лес, вода, земля, дикие звери, птицы и рыбы считались Божьими, созданными для всех людей на потребу и в равном количестве. Поэтому, не было грехом сделать в чужом лесу порубку, наловить рыбу или дичи в чужих владениях.

В основе такого подхода лежал традиционный взгляд крестьян на природу собственности, восприятия труда как единственно справедливого ее источника .

Таким образом, в трактовке преступления и ответственности за него

положения официального законодательства и нормы обычного права расходились, и весьма значительно. Это являлось следствием сословной замкнутости крестьянского социума, особенностей сельского менталитета, традиций хозяйственного уклада, соблюдения канонов православия, приоритета правовых обычаев над формальным законом .

В деревенской среде оскорбления и драки были явлением обыденным и в большинстве случаев не становились предметом судебного разбирательства. Словесные перепалки, которые часто возникали в крестьянском быту, сопровождались всем многообразием русской ненормативной лексики. К таким бранным оскорблениям крестьяне относились спокойно (“Брань на вороту не виснет”), понимая, что ругательства произнесены сгоряча, а все сказанное было не по злобе (“Собака лает - ветер носит”) .

Самым большим оскорблением у крестьянина считалось ругательство, соединенное с укоризной в чем-либо позорном: воровстве, мошенничестве и т.п. Крестьянин полагал, что оскорбления подрывали репутацию, бросали тень на доброе имя, и поэтому приравнивал их к клевете и доносам. Неслучайно, при недоказанности обвинения обидчик строго наказывался.

Отношения в крестьянской семье были далеки от идиллии, а ругань и брань между родными были делом обычным. В делах об оскорблении между родителями и детьми судьи всегда становились на сторону родителей .

Грубость деревенских нравов и приверженность крестьян к насилию в быту являлись причиной преступлений против личности. Драки, которые вспыхивали в селе по поводу и без повода, также следует признать обыденным явлением, по причине того, что редкий день обходился без них. Обычным правом драки на сельском сходе были запрещены, но общественное мнение деревни считало допустимым выяснение отношений на базаре. Повседневный опыт указывал крестьянину на собственную предрасположенность к неконтролируемым способам поведения, поэтому забыть нелояльное поведение соседа было нетрудно. Ссоры не рассматривались как нечто непреодолимое, общая солидарность сохранялась .

В своей повседневной жизни крестьянин практически постоянно вступал в имущественные отношения разного рода. Чаще всего это были договоры займа, найма, купли-продажи. Как свидетельствуют источники, в большинстве случаев сельские жители выполняли взятые на себя обязательства. Всякое нарушение или неисполнение условий договора крестьянином неминуемо подрывало его репутацию. В договорах, предусматривающих денежный расчет, стороны, как правило, устанавливали срок оплаты. Сроки платежа обыкновенно связывали с датами православного календаря: Николой (9 мая), Петровым днем, Казанской (8 июня), Покровом, Заговением (14 ноября), Введением, Святками, Масленицей. Если к назначенному сроку крестьянин не мог уплатить деньги, то за неделю до срока он должен был войти в соглашение со своим партнером о переносе срока. Если он этого не делал, то договаривающийся выводил его на сходку и объявлял о неисполнении договора . В случае нарушения условий сделки потерпевшая сторона обращалась в волостной суд с требованием взыскания штрафа за “бесчестье”. Данного понятия официальный закон не знал, но оно было распространено в крестьянском обиходе. Согласно народному обычаю волостной суд признавал обязанность возместить убытки, произошедшие от неисполнения соглашения вступить в брак . Договора в деревне заключались преимущественно в устной форме, причиной тому служила неграмотность сельского населения.

Кометчиков И.В. Крестьянство: общественная жизнь и повседневность. Брянск, 2005. С. 200.

Там же. С. 205.

Андреевский Г.В. Повседневная жизнь России. М. 2003. С. 455.

Там же. С. 457.

Социально-экономическое развитие России в первой половине XIX в. определялось процессами разложения феодально-крепостнических форм хозяйства и созреванием новых, капиталистических отношений. К началу XIX в. площадь России составляла 18 млн. кв. км., а население страны возросло до 74 млн. человек. В первой половине XIX в. Россия была преимущественно аграрной страной.

Развитие сельского хозяйства в то время развивалось за счет расширения площади посевов, которые за полвека выросли на 53%, поэтому носило экстенсивный характер. Господствующей системой земледелия было традиционное трехполье -- яровые--озимые--пар. При такой системе урожайность поддерживалась чередованием культур.

Часть помещиков пытались использовать интенсивные методы хозяйствования - применять сельскохозяйственную технику (молотилки и веялки, затем сеялки, соломорезки, маслобойки), современную агротехнику и наемный труд. Однако чаще всего эти эксперименты оборачивались провалом из-за дороговизны машин, практического отсутствия рынка рабочей силы и неумения наладить современное производство.

Среди сельскохозяйственных культур преобладали рожь, овес, ячмень. В центрально-черноземных губерниях, в Поволжье, на Украине, в Предкавказье значительным был удельный вес пшеницы. В 40-е годы в центральных губерниях, Белоруссии и Прибалтике значительно возросли посевы картофеля, который стал «вторым хлебом» для крестьянина и важным техническим сырьем для пищевой и хлопчатобумажной промышленности. В центральных, северных и северо-западных губерниях значительный удельный вес в посевном клине занимал лен, а в черноземных -- конопля. Это были хотя и трудоемкие, но доходные рыночные культуры.

Важнейшей отраслью сельского хозяйства являлось животноводство. Оно носило преимущественно натуральный характер, т. е. скот разводился главным образом «для домашнего употребления», а не на рынок. Но в ряде губерний (Ярославской, Тверской и Вологодской, а также в Прибалтике и степной полосе России) развивалось и товарное животноводство, продукция которого шла на внутренний и внешний рынок. Однако в первой половине XIX в. в сельском хозяйстве России наблюдаются определенные сдвиги:

• - Интенсивно осваиваются юг Украины, степное Предкавказье и Заволжье.
• - Расширяются посевы технических культур: льна, конопли, табака и пр.
• - Внедряются и различные технически более совершенные орудия труда и механизмы: молотилки, веялки, сеялки, жатки, изобретателями которых нередко являлись сами крестьяне.
• - Растет применение наемного труда в земледелии: в 50-х гг. в сельском хозяйстве России насчитывалось до 700 тыс. наемных рабочих, в основном приходивших на сезонные работы в южные, степные и заволжские губернии, а также в Прибалтику.
• - Складываются и очаги торгового земледелия и животноводства: в степной части юга России и Заволжье -- зернового хозяйства и тонкорунного овцеводства, в Крыму и Закавказье -- виноградарства и шелководства, около крупных городов -- торговое огородничество.
• - Крупным центром торгового огородничества являлся Ростовский уезд Ярославской губернии.
• - Кроме того ежегодно до 5--6 тысяч ростовских крестьян ежегодно уходили «для огородных работ» в Москву, Петербург, Ригу, в которых ими были созданы предпринимательские огородные хозяйства.
• - В центрально-промышленных губерниях России (около Москвы) возникли очаги торгового хмелеводства, руководства, табаководства, птицеводства, удовлетворявшие запросы промышленных центров этого региона.

В первой половине XIX века возможности для дальнейшего увеличения производства в барщинных хозяйствах были уже исчерпаны. Об этом свидетельствует постоянный рост задолженности помещиков кредитным учреждениям: к 1855 году было заложено 65 % крепостных крестьян, а долг помещиков составлял 425 млн. руб. Ко второй четверти XIX в. уже со всей очевидностью определилось, что возможности развития помещичьего хозяйства, основанного на крепостном труде, были полностью исчерпаны. С этого времени наблюдаются кризисные явления в помещичьем хозяйстве. российский крестьянство реформа крепостничество

К началу XIX века сохранилась сословная система общества:

Привилегированные были дворяне, духовенство, купечество, почетные граждане. Главенствующим сословием было дворянство (500 млн. чел., 1 % от числа населения страны). Дворяне (потомственные и личные) - имели право на владение дворовым гербом, пользовались свободой от телесных наказаний и рекрутчины, монопольным правом на владение населенными пунктами и крепостными крестьянами.

Почетные граждане (потомственные и личные) - сословие создано в 1832 г. из представителей торгово-промышленных кругов, детей священников и личных дворян.

Духовенство разделилось на черное и белое. Черное духовенство составили монахи и монахини, из числа монахов назначались епископы, архиепископы, митрополиты. Белое монашество состояло из приходских священников, дьяков и псаломщиков. Купечество было разделено на 3 гильдии. Купцы 1 гильдии имели право вести внутреннюю и внешнюю торговлю, 2 гильдии - только крупную внутреннюю торговлю, 3 гильдии - мелкую городскую и уездную торговлю. Было освобождено от телесных наказаний, от некоторых податей и от рекрутчины.

Полу-привилегированные сословия составляли горожане, казачество, однодворцы (бывшие служилые люди южной засечной черты). Они были освобождены от подушной подати и рекрутской повинности, военная служба - на особых условиях. Казачество составляло 1, 5 млн. чел. Казаки служили в 9 казачьих войсках: Амурское, Донское, Забайкальское, Оренбургское, Сибирское, Терское, Уральское, Черноморское (Кубанское).

Податные сословия составляли мещане, цеховые ремесленники в городах, крестьяне в деревне. Мещане (ремесленники, мелкие торговцы, наемные работники) были обложены высокой податью, должны были поставлять рекрутов в армию, и не были освобождены от телесных наказаний. Крестьяне - самое многочисленное сословие аграрной России. 90 % населения страны были крестьянами. Все крестьянство разделилось на 3 разные по количеству группы: помещичьи (22 млн. чел), государственные (19 млн. чел.) и удельные (2 млн. чел). Так что в состоянии крепостного бесправия находилось 2/5 всего населения и около половины крестьянства. Немногочисленные народы Севера и Сибири составляли особую группу крестьян. Они платили дань государству в виде шкурок пушных зверей.

Помещичьи крестьяне. Формы и размеры феодальной эксплуатации крестьян в значительной мере определялись характером крестьянского хозяйства. В центрально- промышленных районах помещики предпочитали отпускать своих крепостных на оброк (в среднем 65% крестьян). В земледельческих губерниях, где помещики считали более выгодным расширять барскую запашку, крестьяне преимущественно находились на барщине.

В 1848 г. были определены права помещиков относительно домашнего суда и расправы. Помещики могли подвергать крепостного наказанию розгами до 40 или палками до 15 ударов или же аресту от 1 до 7 дней, а в случаях особой важности и до 2 месяцев содержания в сельской тюрьме. За тяжелые преступления помещик мог отослать крепостного в смирительные и рабочие дома от 2 недель до 3 месяцев или в исправительные арестантские роты от 1 до 6 месяцев. За увечье крепостного помещик должен быть нести ответственность. Но так как крепостные были лишены права подавать жалобы на своих хозяев, то дела могли заводиться только по инициативе местных властей.

В 1827 году было запрещено принимать детей крепостных крестьян в гимназии и университеты. Им было дозволено обучаться в приходских и уездных училищах, в земледельческих и ремесленных школах. В 1837 г. было разрешено обучение крепостных крестьян в университетах только после «получения от своего помещика увольнения от сего состояния».

Государственные крестьяне. Они принадлежали «казне» (иначе их называли «казенными») и официально считались «свободными сельскими обывателями». Казенные земли и крестьяне на них находились в ведении департамента государственного имуществ. Местными органами управления для крестьян были со стороны администрации - земская полиция в лице исправника, пристава, заседателей. Земская полиция взыскивала подати и недоимки с крестьян.

В казенной деревне все дела решал сельский сход. Положение казенных крестьян было безотрадным.

Удельные крестьяне. Их было около 2 млн. чел обоего пола. Они принадлежали императорской фамилии, или «уделу». Помимо уплаты государственной подушной подати и отбывания натуральных повинностей, удельные крестьяне несли в пользу царской семьи оброк. Удельные крестьяне состояли на оброке и имели большие наделы земли. Но с 30-х г. XIX века надел стал уменьшаться, а оброк увеличиваться.

В I половине XIX века зарождается новая социальная структура, характерная для капиталистического общества. Она включает в себя пролетариат, интеллигенцию, буржуазию. Эти новые социальные группы возникают на базе старых сословий, в силу чего социальное деление постепенно перестает совпадать с официальным сословным строем.